— Я хочу, чтобы ты помогла мне покормить львят, — заявила девочка, глядя ей прямо в глаза.
Эмма тут же согласилась, ибо все ее колебания были сломлены, — настолько ей было приятно ощущать себя избранной.
— Открой, пожалуйста, ворота, — попросила Энджел.
Услышав звук деревянной рамы, цепляющейся о затвердевшую землю, львята подняли свои мохнатые головы и спросонья заморгали черными блестящими глазами. В следующее мгновение сонный клубок распутался и львята с трудом встали. Они были намного мельче детенышей Мойо, каждый размером с крупного кота. Их головы казались слишком тяжелыми для их туловища, а ступни — слишком большими по сравнению с ногами. Их светло-коричневая шкура была покрыта пятнышками более темного цвета.
Львята вприпрыжку помчались к Эмме и Энджел, но, немного не добежав, в нерешительности остановились. Один из них даже чуть-чуть подпрыгнул, испугавшись кисточки собственного хвоста, попавшего в поле его зрения.
Энджел рассмеялась.
— Они еще только учатся жить.
Эмма улыбнулась. Это было очень точное замечание: львята действительно выглядели так, как будто они еще не совсем освоились в собственном теле.
Энджел присела на корточки, протягивая бутылку с молоком. Оба детеныша, едва не спотыкаясь, поспешили ей навстречу.
— Покажи им, что у тебя тоже есть молоко, — сказала девочка Эмме.
Эмма помахала второй бутылкой перед львятами.
— Ну же, идите ко мне, — позвала она их, и вскоре оба детеныша, подбежав к ней, уперлись передними лапами в ее голени.
Эмма немного растерялась, но тут же засунула бутылку в карман, наклонилась и взяла одного из детенышей на руки. Под шкурой, покрытой мягким мехом, ощущалось его маленькое тельце. Эмма села на пенек, устроила львенка на колени и вытащила бутылку из кармана. После минутной возни с соской детеныш начал пить молоко.
— Ну вот и все, — сказала Энджел. — Хорошо.
Она села рядом с Эммой, взяла второго львенка на колени и поднесла бутылку под правильным углом к его рту.
Сначала львята пили молоко с жадностью, едва не захлебываясь, но затем перешли на равномерное причмокивание.
Эмма искоса поглядывала на Энджел. Девочка сидела, наклонившись к голове львенка, и ее волосы касались его меха.
Детеныш на коленях у Эммы заворочался, привлекая к себе ее внимание. В процессе кормления он то и дело поглядывал на нее, тихонько вздыхая между глотками. Передними лапами он по-кошачьи начал мять ее колени. Это напомнило Эмме кота, который жил у ее соседей в Мельбурне. Это был большой полосатый кот по кличке Бруно. Наверное, он сейчас по ней скучает. После того как Саймон уехал в экспедицию, Эмма начала подкармливать Бруно. Сперва он просто пробирался через небольшую щель между балконами их квартир, а затем она начала пускать его внутрь и даже позволяла лежать на диване, хотя знала, что у Саймона аллергия на кошачью шерсть. Когда они переехали в эту квартиру, им потребовалось немало времени, чтобы избавиться от следов всех аллергенов. Постепенно Эмма привыкла к компании Бруно. С тех пор как она начала жить с Саймоном, ее связь со старыми друзьями была утрачена. Эмма считала, что было бы нечестно искать с ними встреч только тогда, когда Саймон находился в отъезде. Когда он был дома, они все делали вместе и им больше никто не был нужен. Оставаясь одна, Эмма изредка виделась с их общими друзьями, но у нее всегда появлялось ощущение, что она лишь половина того человека, которого они ожидали встретить. Поэтому в отсутствие Саймона она допоздна задерживалась в институте, шла в спортзал или просто оставалась дома в одиночестве. Ей хотелось быть такой же самодостаточной, как Саймон, но по мере того, как недели плавно перетекали в месяцы, она начинала чувствовать себя более одинокой, чем ей хотелось бы в этом признаться. Чтобы решить эту проблему, Эмма даже попыталась звонить отцу, оправдывая это тем, что, как дочь, она обязана поддерживать с ним контакт. Разговоры приносили мало удовольствия. Каждый из них старался оградить другого от всего, что могло бы привести к вспышке эмоций. Так было всегда — словно боль, которую они однажды пережили вместе, навсегда осталась между ними и готова была в любой момент подняться из глубин, чтобы снова разорвать их сердца. И каждый раз, когда Эмма опускала трубку телефона, она чувствовала себя еще более одинокой.