Он не успел еще даже договорить, как из толпы древлян вышел высокий, плечистый воин с лицом искаженным стыдом и яростью — его пленили сонным — и молча указал рукой майору на пуп. Сейчас же принесли все ему надобное, и, опоясавшись, он выхватил меч и пару раз со свистом рассек им воздух, привыкая к соотношению весов крыжа и полосы. Затем бешено вскрикнул и без всякого объявления ринулся на Сарычева. Майор тяжелый, с потягом, удар отвел и, с ходу сократив противостой, крепко впечатал «яблоко» рукояти своего меча в лоб противника. Ошеломленный, тот на секунду потерял Сарычева из виду и не заметил быстрого как молния движения его руки — остро отточенная сталь глубоко вонзилась в горло широкоплечего, — и, захрипев, он упал вниз на мокрую землю, обильно орошая ее своей кровью. Даже не глянув на поверженного врага, Сарычев снял со своей головы шелом с личиной и, чувствуя, как ярость начинает разгораться в нем подобно поминальному костру, выкрикнул бешено: «Кто за ним?»
Вышел крепкий бородатый подлеток и, уже через минуту сжав в руках ратовище копья, диким вепрем кинулся на майора, целя остро отточенным пером в форме листа шалфея прямо тому под ложку. Мгновенно Сарычев скрутил корпус грудью к удару и, развернувшись, со страшной силой рубанул клинком наискось по голове нападавшего. Меч у майора был работы не франкской, а откуда-то с Востока: узор на нем виделся сетчатый, цвета белого, отчетливо выделяясь на черноте голомени — плоской стороны полосы, а если он «пел», то звук был долгий и чистый.
Лезвие его легко, как яичную скорлупу, прорубило венец шелома копьеносца и, пройдя сквозь толстую, стеганую подкладку, развалило череп надвое. Сильным пинком ноги, обутой в хезевый сапог, Сарычев бросил убитого на землю, освободив таким образом свой меч, и опять вскричал бешено: «Клянусь Перуном трехславным, душа Имярыкаря жаждет большего. Найдутся еще трое мужей, способных держать меч?»
На вид майор был очень страшен — высокий, с широченными плечами, сжимавший в руке огромный окровавленный клинок, — но смерть в бою достойнее любой другой, и супротивники ему вскоре сыскались. Через пару минут Сарычев уже бешено крутился волчком, уворачиваясь от трех клинков, атаковавших разом, и упоительный, ни с чем не сравнимый восторг битвы, где цена одна — смерть, полностью захватил его. Он скинул шлем и рубился с непокрытой головой, целиком полагаясь на скорость и увертку, и свежий морской ветер развевал его длинные темно-русые волосы.
Вскоре один из его противников открылся и, получив сильный удар острием майорского меча в лицо, уронил свой и замер, прижав руки к голове. Два еще живых явно уступали Сарычеву в скорости и силе удара, а главное, они страшно боялись его, и страх, туманя рассудок, сковывал их помыслы и движения и приближал то, что вскоре и случилось, — Александр Степанович стремительно подсел под клинком одного из поединщиков, и меч его в мгновение ока перерезал тому горло. Хлынула кровь, и еще одна жизнь во славу Имярыкаря прервалась, а оставшийся на ногах противник Сарычева — молодой высокий воин — развернулся и бросился прочь.