Снова мела метелица, на дороге было неуютно и скользко, а когда Сарычев уже возвращался домой, то буквально на капот ему кинулся совершенно ошалевший мужичок с чемоданом — болезный опаздывал в аэропорт. Ехать до Пулкова было недалеко, несчастный опозданец сразу бросил полтинник на торпеду, и майор судьбу гневить не стал, поехал. Несмотря на непогоду и совершенно не в жилу поставленный знак ограничения скорости, поспели вовремя, а вот на обратном пути опять с Сарычевым случилось непонятное.
При въезде на площадь Победы он вдруг заметил правый бок не пропустившей его иномарки и, чтобы избежать столкновения, дал по тормозам. Естественно, на такой дороге его вынесло в левый ряд, а степенно ехавший там «Икарус» в шесть секунд испоганил «семаку» заднее крыло и, не посчитав нужным остановиться, покатил дальше.
Виновник же всего этого безобразия, сидящий в удобном буржуазном кресле, видимо, врубился в ситуацию и резко нажал на газ своего заграничного чуда по принципу батьки Махно — «хрен догонишь». Родной автоинспекции в нужный момент, конечно, на месте не оказалось, и выскочивший из «семака» Сарычев, глядя вслед быстро удалявшейся беспредельной лайбе, громко и выразительно пожелал ее водителю: «Чтоб тебе, сука, тошно стало».
Уже через секунду он вдруг перестал доверять своему зрению, твердо понимая умом, что такого в природе быть не может: сразу же после его напутствия красные огоньки удалявшихся габаритов вдруг стремительно начали смещаться вправо, затем до майорского слуха донесся звук удара и впереди стало быстро разрастаться белое, клубящееся облако. Александр Степанович залез в машину и, приняв вправо, двинулся по-Московской трассе. Очень скоро он остановился, вылез из «семерки» и в изумлении замер: обидчица-иномарка буквально обняла бетонный столб уличного освещения. Парил изливавшийся ручьем тосол, из расколотого картера сочилось струйками масло, а пахло вокруг бензином и бедой. Сарычев подошел ближе и сквозь покрытое трещинами лобовое стекло взглянул на водителя и вздрогнул, вспомнив свое пожелание, — тому действительно было очень тошно.
Заморочиваться с ушатанным «семерочным» крылом Сарычев не стал, а, купив банку «мовиля», чтобы не ржавело, щедро закрасил покореженный металл вязкой коричнево-красной жидкостью и успокоился до лучших времен. Приехав домой, майор с полчаса пообщался со своим мешком, основательно взмок и, приняв душ, почувствовал себя голодным, как изрядно недобравший в рационе хвостатый лесной санитар. Захотелось чего-то мясного, и, разморозив солидный кусище свинины, майор порезал его на тоненькие ломтики, посолил, поперчил и кинул на круто разогретую чугунную сковородку — всякие там «тефали» он не уважал.