В воспоминаниях Ф. Ф. Вигеля, посвященных крупным землевладельцам конца восемнадцатого и начала девятнадцатого века, которые в силу различных соображений были вынуждены безвыездно жить в своих поместьях, весьма рельефно показано, что люди эти вели крайне уединенный образ жизни и по отношению к сельскому обществу держались особняком. И князь С. Ф. Голицын, и князь А. В. Куракин не испытывали ни малейшего желания жить в деревне: однако оба пали жертвами императорской опалы. Голицыну пришлось удалиться на Украину, а Куракину в свое поместье на границе Саратовской и Пензенской губерний, и хотя их владения не были столь уж отдаленными уголками империи, все же, в отличие от близлежащих к Москве губерний, отнюдь не являлись центрами дворянской культуры. Как ни хороши были пейзажи, окружавшие имение Голицыных, с точки зрения владельцев, они жили в настоящей глуши. К соседнему мелкому дворянству, несопоставимому с ними ни по социальному статусу, ни по культурному развитию, знатные изгнанники относились с откровенным пренебрежением, а от имений аристократов, которых они считали ровней, их отделяли многие и многие версты. В этой сравнительно недавно освоенной местности, где семья провела всего год, деревянный господский дом отнюдь не отличался великолепием и изысканностью планировки, а сады лишь начали разбивать. Положение князя Голицына, который проводил целые дни в охоте на зайцев, не слишком отличалось от положения английского пэра, изгнанного в 1760-х годах в далекую американскую колонию. Князь Куракин, имение которого, напротив, располагалось в обжитой местности, избрал для себя образ жизни польского магната. Удалившись в свое превосходное имение Надеждино, он обустроил свой быт в соответствии со строгими правилами чуть ли не королевского этикета. Целый рой мелких провинциальных дворян, которые исполняли при своем повелителе должности мажордомов, дворецких, секретарей и управляющих, составлял «двор» князя Куракина. Куракин, преклонявшийся перед королевой Марией Антуанеттой, потешил себя, выстроив в сельской глуши церковь в память о ней[272].
В губерниях, расположенных ближе к центру России, в первой половине девятнадцатого столетия образованные дворяне жили совсем не так уединенно, как Голицын или Куракин. Гаукстгаузен описывает жилища и образ жизни многих просвещенных дворян в 1840-е годы. Мемуары и воспоминания, относящиеся к этому периоду, подтверждают, что в царствование Николая I во многих губерниях проживало немало высокообразованных, достаточно состоятельных семей, по своим устремлениям даже не чуждых космополитизму. Именно из этой среды, из помещиков богатых черноземных губерний, вышли, например, наиболее выдающиеся славянофилы. Даже в нечерноземном Нижнем Новгороде можно было встретить такое, вовсе не столь уж нетипичное явление, как А. Д. Улыбышев, чье имение находилось примерно в тридцати верстах от города. Подобно другим представителям высшего дворянства, Улыбышев в течение ряда лет занимал государственный пост, прежде чем удалиться в свое имение, библиотека которого содержала богатейшую коллекцию драматической, философской, исторической и музыкальной литературы. Улыбышев содержал свой собственный маленький оркестр; к тому же, вокруг него собирался кружок друзей, «которые были замечательными и увлеченными музыкантами-любителями». Десятилетия между 1812 и 1861 годами стали значительным периодом в развитии русской усадебной архитектуры; именно в эти годы российская аристократия достигла наибольшей культурной зрелости и плодовитости. Усадьба просвещенного помещика все еще являлась истинным оазисом культуры посреди крестьянской дикости, и представляла собой резкий контраст с многочисленными гнездами невежественных мелких дворян; тем не менее, подобные оазисы встречались не столь уж редко, и уровень культуры в них был исключительно высок