Он раздраженно отмахнулся, выдернул ладонь.
— Я пытался достучаться до тебя, а ты принималась орать и топать ногами. Я уезжал, пытался тебя забыть, а потом возвращался, потому что не мог без тебя жить. А дома обнаруживал, что ты даже и не заметила моего отсутствия. Я почти привык, что моя жена — злая эгоистичная сука. Ну что ж, все на этом свете имеет предел. Я просто устал. Выдохся. Все!
Она отошла к боковому столику, уткнулась лицом в подол сценического платья, свисавшего с рейки под потолком. Тяжелая плотная материя плохо впитывала слезы. Неужели это правда? Неужели она сама, своими руками все разрушила?
— Ну хочешь, я все брошу? — дрожащим, надтреснутым голосом выговорила она. — Мы уедем. Будем только вдвоем. Скажи мне, я сделаю все, что ты хочешь.
— Перестань! — поморщился он. — Я все это слышал тысячу раз. «Только я и ты, как раньше…» А потом появляется неслыханное предложение — и ты срываешься, наплевав на все. Надоело! Я больше тебе не верю.
— Да нет же! Теперь все будет по-другому! — рыдания бились в ее горле, мешая говорить.
Он медленно покачал головой:
— Ничего уже не изменишь. И потом… Наташа ведь сказала тебе, она ждет моего ребенка. И я ни за что не оставлю их. Так что я даже рад, что ты все узнала.
— Так, значит… ты хочешь разойтись? — помертвевшими губами выговорила Светлана.
— А у тебя есть другие предложения? — резко бросил он, поднимаясь из кресла и меряя шагами тесную гримерку.
Света замерла у стены. Плечи ее конвульсивно тряслись.
— Чего рыдаешь, актриса? — Он остановился у туалетного столика, скрестил руки на груди. — По-твоему, мы сможем жить втроем?
Она не отвечала, и Женя заключил, словно подводя черту под разговором:
— И потом… Ты просто надоела мне.
В голове мутилось. Все сцены этого бесконечного мучительного дня яркими вспышками мелькали перед глазами. Узкая ладонь на стекле машины, ладонь без кольца, Тата в ее халате, желтоватые пятки на кремовых простынях, испарина на висках баритона Мартынова, загримированного под барона Скарпиа, пальцы на рукояти кинжала, узкое лезвие блестит в лучах софитов, черная качающаяся тень на стене.
— Но как… как ты мог так быстро разлюбить меня?
— Ну, значит, я вот такой вот влюбчивый…
Рука будто машинально нашарила на столе портновские ножницы, пальцы знакомым движением сжали холодный металл. Ее пальцы или пальцы Флории Тоски? Почти не отдавая себе отчета в происходящем, Светлана рванулась вперед и, коротко замахнувшись, всадила острие в тугую неподатливую плоть.