блаженную
пустоту.
Таблы
–
это
тренд.
Выбирай
любые
на
вкус.
Пилюли
счастья,
безмятежности,
смысла…
Наша
земля
держится
на
трех
слонах,
те
–
на
панцире
огромной
черепахи,
черепаха
–
на
спине
невообразимых
размеров
кита,
и
все
они
–
на
таблетках.
Но
мне
ничего,
кроме
снотворного,
не
надо.
Все
остальные
таблы,
допустим,
и
вправляют
мозги,
но
делают
это
своеобразно.
Такое
ощущение,
что
к
тебе
в
голову
то
ли
подселяют
постороннего,
то
ли
пускают
туда
кого-‐то
вроде
бы
своего,
кто
всегда
в
тебе
сидел,
но
был
от
греха
подальше
заперт
в
подвале,
и
поэтому
его
было
не
видно
и
не
слышно.
Другим,
может,
и
нормально,
а
меня
раздражает:
мне
в
моей
черепушке
и
одному
тесно,
мне
сокамерники
не
нужны.
Я
пробовал
завязать
с
сонными
таблетками.
Надеялся,
что
однажды
он
меня
отпустит,
что
я
перестану
возвращаться
туда
каждой
ночью,
в
которую
я
не
глушу
себя
снотворным.
Должен
ведь
он
когда-‐то
забыться,
поблекнуть,
сгинуть?
Не
может
же
он
сидеть
во
мне
–
а
я
в
нем
–
всю
вечность?
До
дна!
Досуха!
Текила
закручивает
мир
вокруг
меня,
поднимает
смерч,
который
затягивает
меня
в
свою
воронку,
отрывает
от
земли,
тащит
в
воздух
легко,
как
будто
я
не
девяностокилограммовый
жлоб,
а
маленькая
Элли,
а
я
отчаянно
цепляюсь
взглядом
за
фальш-‐идиллию
за
фальш-‐окном,
и
умоляю
ураган,
чтобы
он
зашвырнул
меня
вместе
с
моим
гребаным
домиком
в
волшебную
несуществующую
страну
Тоскану.
Но
с
ураганом
не
договориться.
Закрываю
глаза.
- Я
сбегу
отсюда,
–
слышу
я
шепот
в
темноте.
- Замолчи
и
спи.
Отсюда
нельзя
сбежать,
–
возражает
другой,
тоже
шепотом.
- А
я
сбегу.
- Не
говори
так.
Ты
же
знаешь,
если
они
нас
услышат…
- Пусть
слушают.
Мне
плевать.
- Ты
что?!
Забыл,
что
они
сделали
с
Девятьсот
Шестым?!
Его
в
склеп
забрали!
Склеп.
От
этого
пыльного
слова,
уже
столетия
назад
устаревшего,