Проще всего ляпнуть, что я не понимаю Тима.
— Тим, ты чего? Харон — убийца, я поймал его! В чём дело?
Шериф подкатился к столу и трижды хлопнул ладонью по столешнице:
— Стол большой, Марк, надеюсь, все твои улики поместятся…
Тут оживилась Кейт:
— Мы нашли в его доме отметки. Шесть штук по количеству убитых детей.
— Отлично, Кейт, а скажи: сколько у жука лап?
— Шесть…
— Шесть? — картинно всплеснул руками Тим. — Шесть! Какое совпадение! Марк! Чтоб завтра же все жуки в округе сидели в клетке! Это они убивали детей! Вы двое это всё серьёзно? Какие, нахрен, отметки? Вам нужны отметки — съездите к моей сестре в Манук, там у неё стены изрисованы, что можно самого Сатану вызвать! Это всё, что у вас есть?
И всё, что хотелось бы выложить как неопровержимые доказательства, застряло в горле, сжато защитными рефлексами: произнеси — Тим пройдётся по твоей родословной со знатными матюками…
Кейт угрюмо опустила голову.
— Он оказал сопротивление при аресте.
— И что, Марк? Этот псих всем оказывает сопротивления! Ты его выпустишь!
— Нет!
— Без вопросов, есть альтернатива: возвращай значок.
Опять в угол загоняешь, Тим? Хочется наплевать на приличие и свалить гада мощным ударом. Тупой идиот, стоит на своём… Как можно не видеть очевидных вещей?
— Это ошибка…
— Марк! Мне совсем не хочется отправлять на виселицу первого попавшегося лишь по той причине, что тебе нужно поскорее стать полицейским! Кто тебя вообще пустил в дом Харона?
— Это мы с Сэмом туда проникли, — еле слышно призналась Кейт.
— Хорошо, тогда вопрос тебе… Молчишь? Всё роскошно! И ещё, Марк, если не угомонишься, то очень скоро мне придётся напрягать мозги и придумывать, как бы тебя наказывать. А мне и наказывать и придумывать неохота! Намёк понят?
— Да пошёл ты…
— Немедленно иди и выпусти Харона! — лопнуло терпение шерифа. Каждая морщина затрещала от гнева.
— Он же без сознания…
— Вот уж что меня меньше всего волнует!
Странное чувство: я хочу кричать на начальника, хочу схватить его за грудки и грубой силой вбить в него очевидность своей правоты, но сил и решимости нет, как у маленького кролика перед здоровенным лисом.
Руки опускаются — не поднимешь. Кусаешь губы от злости — больно, не более того.
Единственное, что остаётся, — повиноваться.
18:32
Харон
Я привык в своей жизни ко всякому дерьму: я ел мышей, я шёл двадцать миль под ливневым дождём, я даже рубил человека на куски и кормил ими милую хрюшку по прозвищу Бегемотиха. Моя коллекция пополняется пробуждением в позе коромысла на плече кого-то очень большого.
Трясёт, хочется облеваться, да тут ещё и лицо горит. Воняет кровью, нос кажется воздушным шариком, челюсть словно черви-костоеды попортили. Ну да, как я так умудрился выкинуть из головы неплохую драку? Мы вколачивали друг в друга кулаки, мы ломали кости, а что сейчас? Свежий воздух и меня бесцеремонно транспортируют по улице.