Вышибалы проигнорировали меня, и вот я уже втащился в бар. Вокруг сомкнулся почти физически ощутимый гомон. Нынче аншлаг.
Охотники постарались украсить внутреннее убранство трофеями, начиная от дюжины лисьих хвостов, украшающих перила лестницы на второй этаж, и заканчивая ветвистыми лосиными рогами над камином. За крепкими дубовыми столами элита сидит вперемешку с отбросами: вот Макфилд-один-глаз — коренастый бугай из Усницка, рядом притаился и Утёнок — паренёк, которого все подозревают в воровстве, но никто не может поймать с поличным. И директор лесопилки здесь… Помню, как этот каштановолосый красавчик гнал меня с участка. С ним вместе распивают кислое пиво трое работничков — тут много ума не надо, чтобы понять, что парни просто подмазываются. А иной причины находиться в компании с Иоанном нет.
Харон, понятное дело, уже здесь. Притаился в углу, закрывшись стеной из наполненных кружек. Худой долговязый тип с косматой бородой, ряженный в длинный плащ и лихую шляпу. По-хозяйски закинул ноги на стол, замкнувшись в пьяном одиночестве.
Я протолкнулся к стойке к напряжённому Жану. Дурной знак: хозяин этого рая метко предчувствует неприятности, и как-то редко ошибается. Скорее всего, быть драке.
Взгромоздившись на высокий стул, я швырнул Жану пару монет:
— Как обычно.
Бармен в секунду поставил передо мной крупную кружку довольно неплохого пива. Как же нам повезло, что уцелел в Европе пивной завод.
— Говорят, ты уже нашёл пятого ребёнка, — подался ко мне толстяк Жан. — Гарри, если не ошибаюсь.
— Это кто же такой сплетник… — ответил я после знатного глотка. — Да, Гарри. Мне за него не заплатили.
— Сочувствую.
— Знаю я, кому ты сочувствуешь!
— Честно, Винсент, жаль, что с тобой так обошлись.
Сколько ни проси не называть по имени — совершенно бесполезно. Винсент — глупее имени не придумаешь, будь проклята моя покойная матушка за отсутствие фантазии! Ищешь простой способ получить по лицу — обзови меня Винсентом.
— Верить тебе, Жан, будут тупицы и алкоголики; я не из таких. Лучше скажи, есть ли на примете работёнка?
— Ты же ведь не сунешься в Сеферан? — лукаво ухмыльнулся бармен.
— Не сунусь, — уткнулся я в кружку.
— Тогда нет…
— Тогда проваливай.
Жан не обидится: сколько бы я ни был с ним груб, сколько с ним кто угодно ни будет груб, толстяк лишь посмеётся и побредёт искать более разговорчивых посетителей. Языком-то чесать надо, а то с ума сойдёшь.
Жаль, что работы нет — я бы взялся за самую грязную. Кроме, само собой, работы в Сеферане, поскольку сдохнуть там проще, чем воды выпить. Из восьми групп за последние три года вернулась одна, да и то уполовиненная. Тех ещё проверили Гейгером и сожгли за городом, как словивших большую дозу…