Я зол и жесток.
Пришлось отрезать к чертям облегающую часть рукава, чтобы нормально врачевать руку. Мы с Юрико извели львиную долю антисептика, заживляющей мази и бинтов. Крови я успел потерять много, отчего не очень хорошо себя чувствую.
Японка вышла из бойни невредимой.
Не считая собак, больше всех досталось Нансенкрису: напарница не простила ему ни хамства, ни нетерпимости, ни травли собаками, ни взмахов топором. Сейчас Собаковод сидит перед разбитым окном в одном нижнем белье, связанный по рукам и ногам, каждую из которых прошила пуля. В живых да ещё и в сознании его удерживают жгуты и большое количество обезболивающего, заботливо одолженного Юрико.
Нансенкрис трясётся от боли, холода и страха — я бы назвал все три фактора нечеловеческими. Зрелище оказалось не из лёгких, поэтому приходится раз за разом давить накатывающее чувство жалости.
Для уполномоченного по медицинским преступлениям — будни.
Японка приготовила мразь к допросу, пошла кружить вокруг него свирепой пантерой. Моё место как ослабшего мягкотелого напарника — на подоконнике. От Юрико веет угрозой, неукротимой стихией и тяжёлым роком. Я слабо верю, что для Нансенкриса всё закончится хоть сколько-нибудь хорошо…
— Как тебя зовут?
Собаковод не ответил. Очень глупо с его стороны, а коллега наказывает глупость болью. Впервые вижу, чтобы так легко ломали ключицу.
И он взвыл не хуже своих псов:
— А-а-а-а-а!!! Нансенкрис Вуд… шлю…
Вот теперь правильно: не надо шипеть на Юрико обидным словом из пяти букв. В твоём организме двести шесть костей, и все они в распоряжении сурового палача.
— Твоё прозвище — Собаковод?
— Да.
— Тебя выгнали из лагеря леших близ Гавары пять лет назад, верно?
— Да.
— За что? — прогремел раскатом грома голос японки.
Нансенкрису страшно: он нервно сглатывает и прячет лицо от взора карательницы. Ответы даются с трудом:
— За торговлю наркотиками.
— Почему?
— Потому что… Много людей стало умирать…
— От твоего товара? — Юрико встала прямо перед наркоторговцем.
Я склонился чуть вперёд.
— Да… И от моего в том числе…
— Где достаёшь?
— Сейчас я этим не занимаюсь… — проблеял Собаковод.
Удар японки стопой в голень вырвал крик из его рта. Песня боли и страха мелодична, не каждый заставит так петь громадного амбала.
— Думаешь, для меня это имеет значение? Поясняю: вопрос «где?» — ты называешь место, «когда?» — время, «кто?» — имя. Без вариантов. Вспоминай вопрос!
— В основном, в столице, в Сакра Ципионе! — выкрикивать ответы уже приходится сквозь слёзы.
Сакра Ципион. Пока всё сходится, как подтасованный пасьянс. Ключик ко всем вопросам, быть может, корчится прямо в этой комнате.