- Так, значит, Балканы? Это интересно! Осмелюсь спросить, а вы какой национальности?
Я почувствовал, что кровь прихлынула к моему лицу. Мне всегда неудобно, когда меня спрашивают, какой я национальности. В самом деле! Кто я, собственно, по национальности? В начальной школе, когда мы били стекла на вокзале, выкрикивали "Позор!" в адрес венгерского бана, все мы были героями, как Степко Грегориянац из романа "Сокровище ювелира", - тогда я был хорватом, сторонником Старчевича и Кватерника, твердокаменным сторонником программы хорватских максималистов. Исключительно хорватом. Хорватом во всех отношениях. Сверххорватом. Потом, во времена Риекской резолюции, мы кричали "Вон!" бану Ракоци и стали схоластическими сторонниками коалиции сербов и хорватов, мы носили на руках мудреца нашего и отца родного Джюру Шурмина. Затем мы стали либералами, космополитами, прогрессистами, потеряли интерес к национальному вопросу и стали читать журнал "Звоно" ("Колокол"), издаваемый Милчеком Марьяновичем, который получил прозвище Герцен.
Мы побывали и югославянами в узком, то бишь культурном смысле слова: каждый из нас тащил за собой на веревке гипсовую лошадь Кралевича Марко, вылепленную в репрезентативных целях, во славу нашего народа скульптором Мештровичем. Отечество наше прекрасное было для нас в те времена арией из "Лючии де Ламермур" Доницетти, а к иллирийцам мы причисляли и фракийцев, и валахов, и каноников, и черно-желтую проавстрийскую компанию дворян во главе с фон Гаем. Мы были сербами, мы жаждали отомстить за Косово, мы были панславистами и говорили о славянстве как о едином органическом целом. Мы славяне! От Аляски до Стеньевца! Мы - гуситы, ратники Господа Бога. Мы Подбипьенте и Кмицици. Мы - пан Володыевский и Достоевский. Мы - Толстой и Соловьев. Мы перестали признавать существование хорватов во времена Австро-Венгрии, мы не желали знать этих францисканских черно-желтых выродков, а за границей притворялись сербами. (Помню, как я однажды, будучи на французском пароходе, целое утро спорил с каким-то геодезистом, пытаясь объяснить, что я не австриец, а хорват. Я ему толковал об итальянской Ломбардии времен Пьемонта, о жаждущих свободы Эльзасе и Лотарингии, но он был не в состоянии понять, кто же я. Тогда я в ярости выкрикнул, что я серб, и он все понял и поздравил меня с успехами нашей славной артиллерии. Итак, мы были сербами, убийцами Обреновича, мстителями за Косово, пьемонтцами! Но потом мы дождались своего Пьемонта, и вот теперь мы уже не пьемонтцы. Мы пережили панславизм графа Бобринского, Врангеля, Распутина и Николая. От этой идеи, положа руку на сердце, тоже осталось не так уж много.