Не дала им этого судьба? Не дала. Дала — Михаилу Романову. Судьба — сцепление случайностей, но и сцепление закономерностей, под хаосом шевелящихся. Смел невидимый режиссер в небытие одного за другим актеров этой драмы, храня свято место до поры пустым. Годунову помешал Лжедмитрий, Лжедмитрию помешал Шуйский, Шуйскому — еще один Лжедмитрий, тому — защитники Троице-Сергиевой лавры, которым Шуйский был отвратителен, так что один из них, понимавший, что служить столь непопулярному царю братия не станет, нашел замечательную формулировку: «Служить тому государю, который на Москве будет».
То есть: кто там будет, в Смуту не угадаешь, может быть, и проходимец, но если он и править попробует как проходимец, то его удавят, растерзают, забьют в пушку. Если же суждено кому на престоле удержаться — то при том условии, что и сам окажется крепок, и страна сильна.
Чем сильна?
Да отвечено же: мнением, да, мнением народным.
Мнением народным приговорены и обречены сменяющие друг друга на исторической сцене активисты и проходимцы. Решающий фактор — состояние народа. Смута в умах.
Вот тут-то и объявляет свой приговор Марфа Ивановна Романова, отказывая посланцам Земского собора, избравшего ее сына на царство: «Не отдам Мишу!» — Когда же посланцы просят ее (причем, как полагается по русскому обычаю, просят слезно), — то объясняет и причину отказа:
— Измалодушествовался народ!
Из истории известно: кризис разрешился — отпустила матушка Мишу царствовать, и стали первые Романовы собирать державу. До очередной смуты в умах.
С матушкиной помощью можно поставить 400 лет спустя вопрос: способны ли нынешние ловцы удачи и завоеватели счастливой жизни представить себе, что чувствует народ, и согласится ли он превратить страну в котлету?
Этот урок и пытаемся мы сегодня извлечь из хаоса, кавардака, миража, чресполосья тогдашних событий. Хотя они иногда и кажутся исчерпывающе осмысленными в трудах историков.
Пропущен хаос через две художественные модели, ставшие уже в свою очередь несдвигаемыми факторами русской культуры. Во-первых, это опера Глинки «Иван Сусанин» и, во-вторых, памятник Минину и Пожарскому напротив Московского Кремля.
Нынешние следопыты дознались, что с того болота, «куда и серый волк не забегал» и где Сусанин утопил поляков, — видны крыши и маковки ближайшего села. Ничего, миф — тоже реальность.
Так же и насчет памятника: никак не сомневаясь в роли Минина и Пожарского, замечу все-таки, что Скопин-Шуйский — фигура не менее достойная, а того пуще: что триумф ополчения, победоносно вступившего в Кремль после того, как отощавшие поляки из Кремля отковыляли, — триумф этот стал результатом отчаянной драки у стен Китай-города: гетман, шедший на выручку осажденным, был отброшен «нагими и голодными» ополченцами, бросившимися в бой вопреки запрету их начальника Трубецкого. Им-то, ополченцам, может, тоже стоило бы поставить памятник: Федору Межакову да Дружине Романову, атои Пантелеймону Матерому, уведшему своих казаков еще от Тушинского вора.