Длинная тирада возбудила его, он уперся головой в днище повозки, смяв при этом свою черную шляпу, а два задних колеса приподнялись и зависли дюймах в пяти над грязью.
Потом он немного успокоился и заговорил тише:
– Сидя в своём кабинете, я слышал весь сегодняшний разговор. Я отлично понимаю, что это ты выхватил нож, мой мальчик, и мне прекрасно известно, что двигало тобой… Имя девушки меня не интересует. Хоть ты и Действовал по наущению дьявола, я твёрдо верю, что ты просто не узнал его в женском обличии. У неё атласные щёки, не так ли? Шелковистые волосы, длинные ресницы и влажные глаза с поволокой? Всё равно, знай: под этой маской – череп с пустыми глазницами, а нежные алые губы скрывают пещеру смерти…
Тут я смыкнул свою удочку, словно у меня клюнуло, потому как что же я мог ему сказать? Девчонкам, с которыми я сидел в школе, было ровно по десять лет.
– Я тебя не осуждаю, сын мой,- продолжал он.- Мне самому знаком огонь, что возгорается в чреслах и, разливаясь по всему телу, пожирает все твое существо. Я знаю, что дикие племена, среди которых прошло твое детство, поклоняются этому пламени, словно божеству, но тем-то мы от них и отличаемся, не так ли, что стремимся обуздать животную страсть. Чтобы не осквернить себя, а сохранить в чистоте. Ибо женщина есть сосуд, и во власти мужчины превратить этот сосуд либо в золотую чашу с благовониями, либо в помойное ведро.
Примерно в этом месте к нам на берег спустился Лавендер со своим зонтиком и громадной корзиной, накрытой куском клеенки, он согнулся в три погибели и заглянул к нам под повозку. Надо вам сказать, что специально для общения с Его Преподобием Лавендер, как я заметил, усвоил себе какой-то лениво-ноющий и плаксиво-идиотский тон, хотя во всех прочих ситуациях парень он был довольно шустрый, даром что неграмотный. Так вот, они говорит:
– Ваша Честь, – говорит, – не желаете ли… Вот тут… у меня… обед?
– Молодец. Ставь сюда, – отвечает Пендрейк в телеграфном стиле – небось, думает, что это парня как-то подстегнет пошевелиться живее, но эффект получается, похоже, прямо противоположный.
Когда Лавендер, наконец, убрался, Пендрейк говорит:
– Вот тебе, пожалуйста, пример – Лавендер и Люси. Они бы так и сожительствовали в грехе вопреки всем законам – Божьим и человеческим – если б я не настоял и не поженил их, – Тут я сразу хочу вам пояснить, чтобы больше к этому не возвращаться, что я точно не знаю, как Пендрейк относился к рабству – был он против – аболиционист, так сказать – или наоборот, за рабство. Лавендеру он дал вольную – это, конечно, о чем-то говорит. Вот только не пойму, с чего он взял, что негры, освободившись, станут меньше трахаться. Ну, да ладно, я о другом. В книгах по истории сейчас пишут, что в штате Миссури в те времена проблема рабства, мол, стояла остро; что шла, мол, по сути дела, война: стычки, пальба с наступлением темноты, резня и всё такое – царство страха, короче говоря. Не скажу, что все это ложь. Но при всем при этом человек мог жить прямо посреди этого царства, в самой гуще – как я, к примеру – и слыхом не слыхивал про все эти ужасы. Так что, когда в следующий раз возьметесь книжку читать – вспомните, что я сказал. Я знавал людей, которые прерию вдоль и поперек изъездили как раз во время индейских войн – и ни одного враждебного дикаря не повстречали. Вот так оно в жизни бывает. А политикой я никогда не интересовался и никогда её не знал. Времена были такие: частенько то пристрелят кого-нибудь, то прирежут – что ж поделаешь? – а о политике и мысли не было. Да к тому же, сдается мне, Пендрейка так все уважали, что ему и нужды не было с политиками якшаться – ни с одними, ни с другими.