– Дорогая моя, какъ ты меня обрадовала, – раздался вдругъ страстный возгласъ въ мастерской.
Она вскрикнула и покачнулась, но въ ту же минуту очутилась въ объятіяхъ. Надъ ней склонилось лицо, загорѣвшее отъ солнца, но съ глубокимъ выраженіемъ въ каждой неправильной чертѣ его, и блестящіе голубые глаза, сіявшіе счастьемъ, смотрѣли на нее. He владѣя собой она обвила руками его шею и позволяла ему цѣловать свое лицо.
Потомъ она попыталась освободиться.
– Злой, – проговорила она, – это непозволительное нечаянное нападеніе! Въ первомъ испугѣ…
– Въ первомъ испугѣ, Мерседесъ? – спросилъ онъ, не выпуская ея изъ объятій. – Въ первомъ испугѣ ты стала моей?
Онъ засмѣялся. Какъ весело и сердечно звучалъ этотъ смѣхъ.
– Ты можетъ быть желаешь, чтобы я формально высказалъ то, что мы давно уже читали между строкъ въ нашихъ письмахъ?
– Нѣтъ, этого не надо! Я знаю, что ты меня искренно и серьезно любишь, – сказала она, и ея блестящій взоръ смягчился и засіялъ кроткимъ свѣтомъ, въ которомъ выражалась преданность.
– Мерседесъ! – Глубоко взволнованный онъ привлекъ ее къ окну. – Дай мнѣ посмотрѣть на тебя! ты не та, которая внушала мнѣ безумную страсть, ненависть, отвращеніе, – женщина, непонятнымъ образомъ соединявшая въ себѣ ангела и дьявола, умѣвшая говорить злыя слова съ>холоднымъ поражающимъ на смерть взоромъ…
– Довольно! Я говорила и дѣлала многое единственно изъ упорства, ради личной обороны противъ побѣдоноснаго ужаснаго нѣмца съ „холодной рыбьей кровью“!
И она спрятала свое лицо на его груди.
– О, моя бѣдная ослѣпленная мадонна! – вскричалъ онъ смѣясь и поворачиваясь къ шкафу, въ который онъ нѣкогда спряталъ свернутое полотно масляной картины. – Глаза то были настоящіе!
Она съ удивленіемъ посмотрѣла на него.
– Да, твои глаза, Мерседесъ. Маленькій портретъ на слоновой дощечкѣ… – при этихъ словахъ она украдкой взглянула на букетъ полевыхъ цвѣтовъ – о, я знаю, гдѣ найду свою собственность, – со смѣхомъ прервалъ онъ себя. – Сначала я смотрѣлъ на тебя изъ зимняго сада, какъ ты шла по лугу и рвала цвѣты. Потомъ ты спустилась съ лѣстницы, а я спрятался за китайскія ширмы и боялся, что сильное біеніе сердца выдастъ меня. Я видѣлъ, какъ ты съ сочувственной улыбкой смотрѣла на личико тринадцатилѣтней дѣвочки; эти глубокіе дѣтскіе глаза ты встрѣтишь на многихъ моихъ картинахъ, – они появлялись сами собой, хотѣлъ я или не хотѣлъ… Но вотъ однажды явилась ты сама и въ первую же минуту овладѣла моей душой, какъ Сатанелла, какъ демонъ, – я ненавидѣлъ и въ то же время боготворилъ эти леденящіе глаза; и въ порывѣ гнѣва уничтожилъ ихъ на лицѣ мадонны… А теперь я прижимаю къ сердцу этотъ сфинксъ… Счастливое превращеніе. Она съ нѣжной преданностью хочетъ быть моей, – но вполнѣ ли, Мерседесъ?