Вѣра, думая все это, – или не думая даже, а переживая всѣмъ существомъ своимъ, – стала засыпать и сейчасъ же сны смѣшались съ дѣйствительностью, начался кошмаръ…
Вѣра слышала то голосъ матери, то голосъ Настеньки, то плакалъ кто-то у нея надъ ухомъ. Когда сонъ покидалъ дѣвушку, она, не открывая глазъ, вспоминала о разговорѣ съ Настенькою и говорила сама себѣ, что надо такъ сдѣлать, какъ она велѣла ей, и сейчасъ же, засыпая, она начинала грезить, и что-то тяжелое, уродливое вставало передъ нею, что-то давило ее; а тамъ опять дѣвушка просыпалась и думала о своемъ положеніи, о матери, о бабушкѣ.
Нѣсколько разъ во время этого тяжелаго сна Вѣру будили, стучась въ дверь, звали пить чай, ужинать, спрашивали о здоровьѣ.
– Лежу, нездоровится… He хочу ни пить, ни ужинать, – отвѣчала Вѣра.
Часу въ одиннадцатомъ мать ея постучалась особенно энергично и приказала отпереть дверь.
– Что съ тобою? – тревожно спросила Анна Игнатьевна, поглядывая на дочь, которая съ трудомъ прошла на кровать, отворивъ дверь.
– Такъ, нездоровится что-то… Голова болитъ…
– Напейся липоваго цвѣту, а горчичникъ я поставлю тебѣ… Жару, кажется, нѣтъ у тебя, а идешь – шатаешься; значитъ… значитъ серьезно прихворнула…
Вѣра успокоила мать, выпроводила ее изъ комнаты и сказала, что хочетъ спать.
Все было тихо въ домѣ Ярцевой. Слышно было, какъ по двору бѣгала собака, громыхая цѣпью; гдѣ то мышь скреблась и попискивала, откуда то доносился храпъ крѣпко и сладко спавшаго человѣка. Настала ночь.
На сосѣдней колокольнѣ пробило часъ, рѣзко прозвучалъ колоколъ, зазвенѣлъ дребезжащимъ звукомъ и замеръ.
Вѣра встала, отворила дверь своей комнаты, стараясь не скрипѣть, и вышла въ корридорчикъ, а потомъ и на лѣстницу.
Темно было тутъ, свѣжо довольно, и крашеный полъ холодилъ ноги въ тоненькихъ чулкахъ.
Жутко немного стало Вѣрѣ въ темнотѣ, которой она всегда боялась. Но сейчасъ же послѣ темной лѣстницы, было очень свѣтло въ той комнатѣ нижняго этажа, въ которую выходила эта лѣстница: лампадки тамъ горѣли передъ иконами.
Вѣра прошла этой комнатой, еще миновала одну и вышла въ столовую.
Вотъ этотъ сундукъ съ деньгами, вотъ онъ! Его недавно перенесли сюда изъ бабушкиной спальни. Тяжелый, весь желѣзный, привинченный къ полу, онъ не могъ быть украденъ, или взломанъ, а въ спальной бабушка не пожелала держать его: какой то странникъ сказалъ ей, что грѣхъ „во снѣ злато оберегать“, что около злата всегда „черный“ стоитъ, ибо злато его рукъ дѣло, онъ имъ смущаетъ людей.
Вѣра видѣла, какъ бабушка отпираетъ сундукъ: показывала какъ-то старуха „внучку“ свои сокровища и говорила, что всѣ они будутъ принадлежать ему, если онъ будетъ любить бабушку, если заслужитъ ихъ.