– Надо одѣть одну дѣвушку, которую выписываютъ изъ клиники, съ ногъ до головы; у нея нѣтъ рѣшительно ничего. Вамъ, конечно, извѣстно все, что нужно; вотъ вы и соберите, а ростъ и фигура дѣвушки вродѣ вашихъ, чуть-чуть по худощавѣе она…
– Можно передѣлать потомъ, – замѣтила продавщица.
– Да, да… Черезъ нѣсколько дней она сама пріѣдетъ къ вамъ…
____________________
Часу въ девятомъ вечера къ маленькому домику на Полянкѣ подъѣзжалъ извозчикъ, въ пролеткѣ котораго сидѣлъ Салатинъ съ очень хорошенькою дѣвушкою въ свѣтло-сѣрой фетровой шляпкѣ, въ клѣтчатой шотландской накидкѣ, поверхъ темно-синей юбки изъ шевіота, съ зонтикомъ въ рукахъ.
Сидѣвшій у воротъ дворникъ вскочилъ и подбѣжалъ помочь подъѣхавшимъ, взялъ картонъ изъ рукъ Салатина.
– Степанида Аркадьевна дома? – спросилъ Салатинъ.
– Дома-съ…
– He ложилась еще?
– Должно-быть, еще нѣтъ… Только что вотъ сидѣли тутъ за воротами съ Ивановной…
Салатинъ, подавъ руку Вѣрѣ, вошелъ въ маленькій чистенькій дворикъ и поднялся по ступенькамъ крыльца въ сѣни домика.
Тутъ жила вдова приказчика, который служилъ еще отцу Николая Васильевича. Приказчикъ этотъ очень ловкій господинъ, умница и неутомимый работникъ, былъ всю жизнь страстнымъ игрокомъ и не оставилъ своей женѣ ни гроша. Старуха умерла-бы съ голоду; но Николай Васильевичъ разыскалъ ее, обласкалъ, подарилъ ей этотъ домикъ, купленный на аукціонѣ, и выдавалъ старухѣ пенсію.
Степанида Аркадьевна, богобоязненная, кроткая и милая старушка, жила въ свое удовольствіе, что называется, и благословляла Салатина.
Съ нею жила такая-же старушка, служанка, Ивановна, да двѣ свободныя комнатки въ домѣ отдавала она жильцамъ, покрывая этимъ доходомъ всѣ расходы по домику.
Кругленькая, маленькая старушка въ темномъ платьѣ, съ косыночкой на головѣ, вошла въ прихожую со свѣчою въ рукахъ.
– Батюшки мои, Николай Васильевичъ! – воскликнула она, узнавъ Салатина и съ нѣкоторымъ изумленіемъ посмотрѣла на его спутницу. – Милости просимъ, батюшка, милости просимъ…
– Гостью къ вамъ привезъ, Степанида Аркадьевна!… – проговорилъ Салатинъ.
– Милости просимъ, милости просимъ…
Салатинъ помогъ Вѣрѣ снять накидку, а старушка отворила дверь въ маленькое чистенькое „зальце“, съ цвѣтами на двухъ окнахъ, съ чистыми половиками на крашеномъ полу, съ блестящими иконами въ образницѣ…
– Пожалуйте, батюшка, пожалуйте! я лампочку сейчасъ зажгу… – засуетилась старушка. – Ивановна!… Э, старая, заснула тамъ что-ли?… Самоварчикъ ставь!…
На кругломъ столѣ передъ диваномъ была зажжена лампа и при свѣтѣ ея Салатинъ впервые увидалъ Вѣру въ обновленномъ видѣ, увидалъ дѣвушку, а не „мальчика“, какъ было до сихъ поръ. Въ Сокольникахъ, гдѣ Вѣра переодѣлась, и на дорогѣ Салатинъ совсѣмъ не разсмотрѣлъ ее, такъ какъ осенній вечеръ былъ очень теменъ.