Самое странное — то, что она в чем-то понимала соседей и была слишком справедливой, чтобы их осуждать; действительно, если бы не произвол природы, она могла бы стать такой же, как они — растить детей, вести дом, прилежно и заботливо оберегать пастбища. В Стивен было очень мало от первопроходца, несмотря на ее недавнюю тягу к лесам. Она принадлежала почве и плодородию Мортона, его пастбищам и конюшням, его фермам и скоту, его тихим и джентльменским традициям, достоинству и гордости, старинному дому из красного кирпича, лишенного всякого стремления выставить себя напоказ. Вот чему она принадлежала и принадлежала бы всегда, по праву ушедших поколений Гордонов, чьи мысли обустроили уют Мортона и чьи тела участвовали в том, чтобы Стивен появилась на свет. Да, она принадлежала к ним, этим ушедшим людям; они могли презрительно отвергать ее, ведь они были сильными и растили сыновей — они могли глядеть на нее с небес сверху вниз, нахмурив брови, и говорить: «Мы целиком и полностью отказываемся признавать это странное создание по имени Стивен». Но все же они не могли выцедить из нее кровь, а ее кровь была и их кровью, поэтому никак они не могли полностью избавиться от нее, а она от них — их соединяли узы крови.
Но сэр Филип, еще один их потомок, находил мало оправданий для своих придирчивых соседей. Он много любил и потому должен был много страдать, иногда терзая себя упреками. И теперь, когда они со Стивен были на охоте, он оберегал ее, взволнованный и настороженный, чтобы ни малейшая случайность не могла расстроить ее, чтобы она ни на минуту не почувствовала себя одинокой. Когда собаки останавливались, и охотники собиралась вместе, он шутил, чтобы позабавить дочь, изо всех сил выдумывая неудачные шуточки, чтобы люди видели, что Стивен смеется.
Иногда он мог прошептать: «Давай-ка зададим им гонку, Стивен, твой молодой жеребчик любит препятствия — я же знаю, ты не повредишь ему колени, так что лети вперед, и поглядим, как они тебя догонят!» И поскольку ее действительно редко могли догнать, его измученное сердце ощущало мимолетное удовольствие.
И все же люди ворчали даже из-за этих триумфов, показывающих, что девушка превосходно держится в седле: «Всякий мог бы это проделать на такой лошади», — тихо говорили они, когда Стивен не слышала.
Но маленький полковник Энтрим, который не всегда бывал добродушным, отвечал, если слышал их: «Нет, черт возьми, это из-за того, как она держится в седле. Девочка умеет держаться в седле, вот в чем дело; а вот кое-кто другой…» — и тут он отпускал на волю поток сквернословия: «Если бы кое-кто из тех остолопов, которых я знаю, умел держаться в седле, как Стивен, нам бы меньше, прах побери, приходилось платить фермерам за потраву!» И много чего еще он говорил в том же духе, уснащая каждое предложение звучными ругательствами — величайший сквернослов среди землевладельцев всех Британских островов, вот кто он был, этот маленький полковник Энтрим.