– Вот и мой милый Куцик! Папа купил его в цирке. Он бегает за мною, как собачка, и, кроме того, умеет делать разные фокусы. Ну, дружок, покажи себя.
Анюта сорвала с дерева ветку, подозвала лошадку к забору, ударила ее слегка по спине и закричала:
– Вперед, голубчик, гоп! гоп!
Пони несколько раз ловко перепрыгнул через забор; потом принес брошенный ему носовой платок и, наконец, встал на колени перед своей барышней. В награду за это он получил два кусочка сахара.
– Как он хорошо выдрессирован, – заметил Казимир, – впрочем, неудивительно, что он охотно исполняет приказания такой повелительницы, как вы. Да я счел бы за величайшее счастье…
– За этот комплимент вы будете наказаны. Посмотрим, так ли вы послушны, как мой Куцик.
– Приказывайте.
– Извольте… Вперед! Гоп!
Казимир перепрыгнул через забор.
– Еще раз!
Резвушка заливалась громким смехом, хлопая в ладоши.
– Теперь платок… Apporte ici!
И это приказание было немедленно исполнено.
– Что же дальше? Я жду!
– Ну, на колени… – проговорила Анюта и покраснела до ушей.
– Неужели я не заслужил кусочка сахара?
Оба расхохотались, как дети.
– Вы на меня не сердитесь? – спросила милая девочка, кладя ему в рот кусочек сахара.
– За что же?
– За мою глупую шутку… Не подумайте, что я зла… Когда вы узнаете меня поближе, вы увидите, что сердце у меня предоброе… Теперь прощайте, – прибавила она, вырывая у него руку, которую он покрывал поцелуями, – ко мне сейчас придет учитель музыки… Приходите к нам почаще, пока еще не холодно и можно играть в саду. Вот, например, хоть бы завтра…
– Непременно приду… Благодарю вас за приглашение.
В тот же самый день, после обеда, посетил Огинских иезуит, патер Глинский, – человек светский, ярый патриот и усердный служитель церкви. Он был отличным проповедником и состоял чем-то, вроде гофмейстера, при особе графа Солтыка, которого в былое время воспитывал. Ходили слухи, что он даже и теперь позволяет себе давать наставления этому своенравному богатому господину. Патер был видным мужчиной, напоминавшим скорее дипломата, чем теолога. Правильные черты лица, умные, как бы заглядывающие в глубину души глаза, изящные манеры, элегантные обороты речи, – одним словом, все изобличало в нем человека, привыкшего ходить по гладкому паркету дворца, а не по каменному полу церкви. Ловкий иезуит привык давать советы в роскошном будуаре, а не в изъеденной червями исповедальне.
– Я полагал, что вы еще в деревне, – сказал Огинский, идя навстречу своему гостю.
– Мы вернулись вчера, – ответил патер. – Граф заскучал.
– А знаете ли вы, что моя Анюта уже окончила курс в пансионе?