Снимаем эпизод «Спасение». Посредине реки — плот, на нем — аппаратура, режиссер, оператор, осветители… Я — в воде с жеребенком, держу его левой рукой за гриву, а правой рукой и ногами дрыгаюсь в Дону, стараясь удержаться на плаву. Жеребенок тоже сучит ножонками. И как это случилось, не знаю, но шибанул он меня копытцем ниже пояса, значительно ниже…
Очухался я на берегу… Друзья говорят, что какое-то мгновение я был без сознания и меня достали со дна. Может быть. Не спорю. Посудачили, посмеялись и снова за работу. Но по Дону уже понесся слух, что Матвеев утонул.
Через два-три дня уезжал я из Ростова в Москву. Измученный изнурительными съемками кавалерийских атак, преодолевая ноющую боль в ногах, руках и спине, залез на вторую полку в вагоне и провалился в сон. Утром проснулся и слышу возбужденный разговор пассажиров, сидящих внизу:
— Похороны, говорят, пышные были. Ну, духовой оркестр — это само собой… И говорят, будто солдаты салют из винтовок бабахали, — сказала женщина.
— Он же все коммунистов играл. Чего ж не бабахнуть? — добавил мужской голос и хохотнул.
Тут я напрягся: кто помер?
— Ну, скажете тоже. Князь Нехлюдов, по-вашему выходит, тоже коммунист?
— Про князя не скажу, а Макар Нагульнов коммунистом был что надо! — Чувствовалось, что мужчина женщин «заводит».
Понял я: похоронили меня. Что делать? Встать, доложить: так, мол, и так — явился из мертвых?.. Решил еще послушать — насладиться, так сказать, «славою». Снова заговорила женщину, поцокав ложечкой по стакану с чаем:
— Но какие же они развратники, эти артисты. Говорят, столько жен за гробом шло, столько жен…
Тут уж я не выдержал: слушать такую брехню было выше моих сил. Обозвать все мое актерское братство развратниками — это уж слишком…
Опустив голову вниз, я вступил в обсуждение своих похорон.
— Слух был, бабоньки, будто этот артист сам покончил с собой — утопился!..
Женщины вскинули глаза кверху и… одна часто заморгала, другая — онемела. Мужчина захлебнулся в хохоте: видно, дьявол, еще с вечера узнал меня и подтрунивал над сокупейницами.
— Верно, верно, — уже заведенный, продолжал я. — Утопился… Говорят, будто он забеременел!..
Женщины — может, узнали, может, нет, — тихо вышли из купе… Я сполз на нижнюю полку. Мужчина, симпатично улыбаясь, достал из-под подушки начатую бутылку «Арарата», предложил:
— Ну, Матвеев, бабахнем по граммульке за воскрешение, а?
— А!.. Давай!.. — согласился я.
В семидесятых годах широко распространилась общегосударственная мода — битва за урожай. И за сохранение того, что было выращено, с грехом пополам и с большими потерями собрано. И повадились власти бесцеремонно рассылать директивы в учреждения, на предприятия, не имеющие никакого отношения к сельскому хозяйству: столько-то машин направить в Казахстан, на Алтай, столько-то человек снарядить на овощную базу!