Короче говоря, на гетмана пошла самая настоящая охота и справа, и слева, без малейших оглядок на химеру, именуемую совестью. Многотысячными тиражами издавались чудовищно лживые листовки, доносы немцам и «мировому сообществу» шли бурным потоком. Гетман боролся, но не очень уверенно, боясь прослыть тираном, он, скорее, предпочитал уговаривать. Но слышать его никто не хотел, а немцы принципиально не вмешивались.
Внешне, правда, все выглядело пристойно. Ставшая в присутствии войск кайзера сытой и, в сравнении с растерзанной Россией, спокойной, Украина летом 1918 года стала для многих сказочной страной, вырваться куда было пределом мечтаний. В Киеве оседали все, кому посчастливилось вырваться из Петрограда и Москвы, от аристократов и «буржуев» до обычных обывателей, не говоря уж о творческих личностях. Жизнь, особенно если не выезжать в сельскую местность, цвела и пахла. Этой идиллии не было видно конца, по крайней мере пока были немцы.
И тогда начался террор. Сперва взлетали на воздух склады, затем начались бессмысленные, рассчитанные на как можно больше жертв поджоги, потом, наконец, стрельба, вплоть до убийства эсерами самого фон Эйхгорна. «Общественное мнение, — отмечает Дорошенко, — было твердо уверено что акты саботажа — дело рук Антанты и их сторонников», и это, скорее всего, так и было, вопрос лишь в том, кто конкретно работал на Антанту, только эсеры или вообще все выкинутые из кабинетов «обиженники». И тем не менее до самой осени раскачать лодку террористам не удавалось; во всем обвиняли именно их, а не, как они надеялись, гетмана.
Однако немцы пусть и не спеша, но явно клонились к закату. Мясорубка на Марне ежедневно подрывала силы войск кайзера, следовало готовиться к тому, что очень скоро широкая спина союзника-спонсора уйдет в небытие. А готовиться было более чем трудно, ибо почти до самого конца немцы не позволяли Скоропадскому формировать регулярную армию, опасаясь (возможно, справедливо), что она, оказавшись под командованием царских генералов, станет опасной для них самих. К тому же и кадровые офицеры, несмотря на приглашения и посулы, брезговали «украинизироваться», тем паче что Скоропадский, увлекшись идеей галичан об «украинской королевской короне», все чаще поглядывал на Львов. Были восстановлены даже распущенные полгода назад части галицийских «сечевых стрельцов», а вот с уже возникшей Добровольческой армией, которую его потенциальные командиры считали «своей», гетман крупно поссорился, выдвигая претензии на Кубань. В итоге, кроме «державной варты» (жандармерии) и галичан, с грехом пополам удалось создать только несколько полков «сердюков», гетманской гвардии. Давить мятежи после ухода немцев было некому.