«Почему я?» — хотела спросить Хельга, но не успела — хозяин подтолкнул её к столу, за которым сидел чужак.
Она подошла, поклонилась, поставила бутылку. Уткнула взгляд в пол, ожидая заказа.
Но чужак молчал. Хельга вынудила себя поднять глаза. Он снова смотрел на неё — как тогда, у плетня. Узкие щели чёрных, словно смола, глаз, на странном белом лице, невнятном, будто речь больного, и зыбком, как поверхность воды на ветру…
— Может, изволите чего? — пересилив себя, выдавила она. И едва не вздохнула от облегчения, когда чужак отрицательно качнул головой. Хельга присела в неуклюжем поклоне, попятилась к стойке. Сквозь дверной проём она видела толпящихся односельчан: народ шушукался, качал головами, ахал — так по-бабски.
Да тут и были почти одни только бабы, и ещё старики — те, кого эти вернули полуживыми, и те, кого в своё время побрезговали забрать.
— Умница, — шепнул Гунс. Хельга отмахнулась передником, показушно засуетилась у полок. У неё дрожали губы, и она была рада, что никто этого не видит.
Взгляд чужака по-прежнему жёг ей лопатки.
Скрежет отодвигаемой скамьи будто ножом разрезал отдалённый гул голосов. Люди смолкли. Загремели тяжкие шаги, перемежаясь звоном шпор.
Хельга стояла спиной к нему, теперь у неё тряслись и руки.
Хлопнула входная дверь.
— А глазищи-то какие! Глазищи! Будто на вертел тебя насаживают!
— Ну ты дура, ты в глаза ему смотрела?! Это ж верный сглаз!
— Сама ты дура, какой от оборотня сглаз? Если не загрыз, так теперь уж что…
— А про коня его слыхали?
— Что?
— Сено жрать отказался! А как мясца ему сырого кинули — так мигом…
— Ага, ещё бы человечинки — совсем бы хорошо…
— Что ему надо-то было?
Хельга молча наматывала верёвку на ворот. Ворот скрипел, ведро раскачивалось, поднимаясь из сырой пропасти. Скрип-скрип. Мышцы на руках Хельги напрягались и расслаблялись, в такт ударам сердца: раз-два… скрип-скрип…
— А одежка-то у него не шерсть и не лён. И не бархат какой. Бесовское…
— Ты что, щупала?
— Он мимо меня прошёл. У ткачихи, дорогуша, на такое глаз намётанный…
— А меж ног ты ему не заглядывала?..
Бабы заржали — дружно, испуганно. Они болтали без умолку весь день, с того мгновения, как чужак молча вышел из трактира, ничего не взяв. И какую же ерунду болтали…
Хельга нажимала, ворот скрипел, будто стонал.
— А глазёнки-то у него всё же это, ничего… ясные!
— Так что ж ты его на сеновал не позвала? Нечасто случай выпадает, с этим-то, а?
И снова — взрыв истеричного ржания. Господи…
Дно полной кадки стукнулось о край колодца.
— А ну заткнитесь, дуры! — свирепо бросила Хельга. — Вы что, совсем ума лишились, сколько его там было?! Он же из этих! Это бес, укравший наших мужей, наш покой! А вы только и думаете о том, каков он без штанов!