Рейн отвернулась, разочарованная тем, что дядя не поддержал ее. Как было бы хорошо, если бы он принял ее сторону. Сэр Майлз был главой семьи Оливент. Впрочем, чем больше пытались очернить Клиффорда в ее глазах, тем больше она убеждалась, что все неправы. И тем больше ее бесило, что она должна будет вскоре покинуть Англию и Клиффорда.
Разговор с дядей испортил девушке настроение, и за ужином она была тиха и молчалива. Арман, сидевший рядом с ней, заметил это.
— Вы позволите пригласить вас завтра вечером в театр? — спросил он.
Она ответила не сразу. В мягком мерцающем свете трех высоких свечей в старинных серебряных канделябрах Рейн казалась неправдоподобно прелестной, но очень печальной, и это огорчало молодого француза. Зная причину ее грусти, он не очень удивился, когда девушка сказала, так тихо, чтобы он один мог ее слышать:
— Благодарю… вы так добры… но, ах, Арман… как вы думаете, мы не могли бы провернуть еще раз такое же дело, как в Риджент-Парк, если, конечно, мне удастся все устроить?
Он замер. Его тонкие чувствительные пальцы вцепились в вышитую салфетку, лежавшую у него на коленях. Какое-то время он не мог найти слов для ответа, в ужасе думая: «Только не это. Боже мой! Если бы она знала, где он сейчас и с кем! Если бы я только мог ей сказать!..» Но он ничего не сказал. За темными солнечными очками Рейн не могла видеть в его глазах боль и злость. Она повторила свой вопрос нервным быстрым шепотом. Арман чувствовал, что не в состоянии прикрывать ее, однако готов был сделать что угодно, Лишь бы вернуть ей веселость и снова услышать ее смех.
— Прошу вас, Арман, — молила она.
Он ответил ей вопросом, который никто, кроме нее, не мог услышать:
— Вы так сильно любите этого человека?
Рейн возмутилась — какое он имеет право спрашивать ее об этом? Они же едва знакомы. Однако надо учитывать, что она сама призналась ему во всем и втянула его в это дело, так что ей не стоит обижаться. Поэтому она постаралась успокоиться и ответила односложно — это был страстный выдох, который поднялся, как показалось Арману, из самой глубины ее пылкого юного сердца:
— Да…
Он отвернулся, но смог выговорить:
— Очень хорошо! Сделаю для вас все, что в моих силах… но прошу вас, будьте осторожны.
Арман вздохнул с облегчением, когда миссис Оливент встала из-за стола и дамы вышли из столовой, оставив их с сэром Майлзом курить сигары и потягивать бренди.
Роза Оливент, в самом добром расположении духа, взяла дочь под руку и улыбнулась ей:
— Все говорят, что сегодня ты просто очаровательна, дорогая.
— Спасибо, мам, — равнодушно бросила Рейн.