Рейн проглотила тугой комок в горле.
— Да, я знаю, бабуля. Я ведь тоже де Шаньи!
— А где… этот… Кл… Кл… — Она не смогла произнести это имя, и Рейн спокойно договорила:
— Клиффорд? Он уехал обратно в Англию. Я его отослала. Нет… не спрашивай, я сама тебе все расскажу. Он согласился, что нам нужно пока подождать и посмотреть, что будет дальше. Когда ты поправишься, я поеду с мамой домой и там мы все решим.
На лице герцогини отразилось облегчение, и Рейн подумала: «Господи, до чего же они обе его ненавидят — и мама и бабушка! Бедный мой Клифф!» Их ненависть огорчала ее, но, как это ни странно, не разжигала прежнего пламени сопротивления и возмущения. Она приподняла бабушку и подложила ей под спину подушки. Ей даже показалось — хотя она не смела еще этому верить, — что правая часть лица герцогини уже не так сильно искажена. О, слава богу, что удар оказался не таким сильным! Адрианна де Шаньи, хоть была в годах, боролась за жизнь изо всех сил; она еще не готова была встретить Ангела Смерти, который распростер свои крылья на какое-то страшное мгновение над древней Канделлой. Сегодня шелест его крыльев был уже гораздо отдаленнее. Жизнь все еще держалась в слабом старческом теле.
Несчастная снова заговорила, и Рейн наклонилась поближе, чтобы расслышать.
— Не… отзывай… объявление… из газет.
— Какое объявление? — не поняла девушка.
— О помолвке… твоей с Арманом.
Рейн затаила дыхание.
— Но, бабушка, я сейчас не хочу объявлять ни о какой помолвке с кем бы то ни было.
Лицо герцогини отчаянно задергалось.
— Рейн… деточка моя, умоляю… он мне как сын… я сделаю все, чтобы загладить вину за те письма… Но Рейн… Рейн, прошу… не разбивай ему сердце.
И тут в девушке воскресла прежняя, строптивая Рейн:
— Ну конечно, пусть лучше мое сердце будет разбито!
Однако, уже произнося эти слова, она почувствовала в себе некоторую, но очень явственную перемену. Внутри, где-то в глубине, зазвучал голос: «А ты уверена, что твое сердце не будет разбито, если ты потеряешь Армана навсегда?»
Роза Оливент сидела у открытого окна в спальне своей дочери, обмахиваясь сложенной газетой.
Было пять часов. Всего час назад она приехала из Англии, охваченная паникой из-за телеграммы, которой ее вызвали во Францию. Новость о внезапной болезни герцогини очень ее расстроила.
Роза уже виделась с герцогиней, они поговорили, и теперь — вот уже полчаса — она спорила с Рейн.
Девушка, в коротком цветастом платье без рукавов, лежала на кровати со смоченным одеколоном платочком на лбу и пульсирующих от боли висках. Глаза ее были закрыты. Она отдыхала в затененной комнате, пытаясь спастись от ужасного приступа мигрени. Тут вошла ее мать, раздвинула занавески, подняла жалюзи и принялась распекать ее. «Как в старые добрые времена, — мрачно усмехнулась про себя Рейн, хотя в теле ее каждый нерв дрожал от возмущения. — Бедная мамочка! Для нее главное — чтобы все было прилично, по правилам… Какая же она бестактная! Все, что она делает, так продуманно, так безупречно, все ее эмоции — если они вообще есть — под контролем».