Сказать, что спас я его… не совсем правильно будет. Поддержка моя помогла ему процентов на пятьдесят, остальной полтинник он добрал сам: веселым нравом, стойкостью, смелостью и умом. Последнего у него было даже с избытком — проскакивала у него на лице периодически тень превосходства, просто никто на нее внимания не обращал, не до того было.
Прижился он быстро. И стало чемпионов по каратэ, которое принято в ВДВ называть рукопашным боем, в роте разведки двое: он и я. Сильные люди в армии тянутся друг к другу. Еще и земляки. Почти земляки. В его родном городе я закончил первый курс исторического факультета университета, откуда меня и подгребли на срочную. В институте у нас была военная кафедра, в универе таковой не имелась. Посему, несмотря на не совсем юношеский возраст, вперед — в сапоги. Указ об отсрочке для студентов вышел чуть позже — не повезло мне. А может, наоборот? Во всяком случае, я не жалел. Хапнул за два года всего. Чего было больше — хорошего или плохого, сказать трудно, только перемололось оно все вместе и трансформировалось в богатый жизненный опыт. Такой, которым владеют только граждане бывшего СССР, такой, который приобретается только в двух институтах: на зоне и в армии.
Корешевали мы с Рембо-Сегой крепко: совместные тренировки, отборочные и прочие соревнования, тяготы повседневности в широком диапазоне: от ночных прыжков со стрельбами до бесконечных марш-бросков с десятками навьюченных килограммов (десантник три минуты орел, остальное время ишак). Все это очень сближает, не говоря уже обо всех прелестях службы в эпоху перемен: Карабах, Кавказ, Афганская граница. Много народа в этих экзотических местах потеряла наша рота.
Был у нас ротный Саня. Саня — за глаза, конечно. Коробов. Капитан. Мировой мужик. Спец. Умница. Любили мы его и доверяли ему безгранично. Война есть война, объявленная она или так просто — это политикам видней, а для нас, коль по нам стреляют, и мы не молчим, значит — она. И кто руководит непосредственно при этом, для солдата очень важно.
Не стремился наш офицер на солдатской крови сделать себе звезд больших, за спинами в бою не прятался, глупых приказов не давал, без нужды не наказывал. Повезло нам, одним словом. Почему и памятен мне этот разговор с ним.
Стояли мы тогда в части. Выдернул он меня к себе в кабинет. Я по дороге ломал голову: за какой залет будет раздолбон, но никакой особой вины за собой не чувствовал и, как следствие, зашел к нему спокойно.
— Здравия желаю, товарищ капитан, — вскинул руку к берету. Он посмотрел на меня со свойственным ему ироничным прищуром и непонятной грустью: