— Боже мой, не холодно ли вамъ безъ пальто? — спросила она вдругъ и остановилась.
Сказать ли ей, почему у меня нѣтъ пальто? Разсказать ей о своемъ положеніи и оттолкнуть её тѣмъ отъ себя разъ навсегда? Нѣтъ — такъ пріятно итти рядомъ съ ней и поддерживать ее въ этомъ незнаніи, что я разсмѣялся и отвѣтилъ:
— Нѣтъ, совсѣмъ нѣтъ. — И, чтобъ перейти на другую тему, я спросилъ:
— Видѣли вы звѣринецъ въ Тиволи?
— Нѣтъ, — отвѣтила она, — а есть тамъ что-нибудь интересное?
Только бы ей не вздумалось пойти туда! Тамъ такъ свѣтло и много народу! Я ее только скомпрометирую: за мою плохую одежду и тощее, немытое лицо насъ обоихъ выпроводятъ; при этомъ она, пожалуй, замѣтитъ, что на мнѣ нѣтъ жилета.
— О, нѣтъ, — сказалъ я, тамъ нечего смотрѣть. Тогда мнѣ пришло въ голову нѣсколько счастливыхъ мыслей, остатки моего изсохшаго мозга. — Развѣ можетъ быть, интересенъ такой маленькій звѣринецъ? Да и вообще звѣри въ клѣткахъ не представляютъ для меня никакого интереса. Звѣри знаютъ, что люди стоятъ и смотрятъ на нихъ; они чувствуютъ на себѣ сотни любопытныхъ взглядовъ и конфузятся. Нѣтъ, я представляю себѣ звѣрей, которые знаютъ, что на нихъ не глазѣетъ, они лежатъ въ своихъ логовищахъ, вращаютъ своими блестящими зелеными глазами, лижутъ лапы и размышляютъ. Не такъ ли?
Да, она вполнѣ со мной согласна.
Только звѣрь со своей своеобразной дикостью, съ своей пугливостью представляетъ что-нибудь особенное. Безшумные, крадущіеся шаги во мракѣ ночи, грозная непривѣтливость лѣса, крикъ мимо летящей птицы, вѣтеръ, запахъ крови, шумъ листвы; пробуждающійся кровожадный инстинктъ…. поэзія безсознательнаго…
Но я боялся утомить ее. Сознаніе своей бѣдности опять охватило меня и принизило. Если бъ я былъ одѣтъ поприличнѣе, я могъ бы доставить ей удовольствіе, повести ее въ Тиволи! Я не понималъ ее; какое удовольствіе могло ей доставить итти на Карлъ-Іоганнштрассе съ полуголымъ нищимъ! И что она вообще думаетъ? И съ какой стати я иду съ ней, охорашиваюсь и смѣюсь неизвѣстно чему? Затѣмъ я поддался этой нѣжной шелковистой птичкѣ? Развѣ мнѣ самому это не стоитъ страшнаго напряженія? Развѣ я не чувствую холода смерти въ сердцѣ при каждомъ дуновеніи вѣтерка. И развѣ безуміе не зарождалось въ моемъ мозгу оттого, что я такъ долго былъ лишенъ пищи. Она помѣшала мнѣ итти домой и выпить немного молока, ложку молока, которую могъ бы удержать мой организмъ. Почему она не отвернулась отъ меня и не прогнала меня ко всѣмъ чертямъ?
Я пришелъ въ отчаяніе, безнадежность перешла всякія границы, и я сказалъ:
— Собственно говоря, вы не должны были итти со мной, сударыня. Я компрометирую васъ своимъ костюмомъ. Да, это правда, я серьезно говорю.