— Какъ васъ зовутъ?
— Сарой.
— Capa. — Потомъ:- нельзя ли мнѣ получитъ чего-нибудь поѣсть? Такъ васъ зовутъ Сарой? Скажите пожалуйста, — заговорилъ онъ снова, — не было ли когда-нибудь въ этомъ домѣ аптеки?
Сара отвѣчала съ удивленіемъ:
— Была. Только это уже много лѣтъ тому назадъ.
— Такъ? Много лѣтъ? Да, я тотчасъ почувствовалъ это, какъ только вошелъ въ коридоръ. Я замѣтилъ это не по запаху, а просто почувствовалъ. Да, да.
Когда онъ спустился внизъ къ обѣду, онъ ни единаго раза во все время ѣды не раскрылъ своихъ губъ и не произнесъ ни одного слова. Его товарищи по путешествію, два господина, пріѣхавшіе наканунѣ вечеромъ на пароходѣ и сидѣвшіе въ верхнемъ концѣ стола, когда онъ вошелъ, обмѣнялись знаками и довольно откровенными шутками по поводу его вчерашняго несчастья, а онъ не подалъ вида, что слышитъ. Онъ поѣлъ быстро, отказался отъ десерта, отрицательно покачавъ головой, и вдругъ отодвинулъ табуретъ, откинулся и всталъ. Затѣмъ онъ тотчасъ закурилъ сигару и исчезъ на улицѣ.
Онъ не возвращался до поздней ночи и вернулся незадолго до того, какъ часы пробили три. Гдѣ онъ былъ это время? Позднѣе стало извѣстнымъ, что онъ пѣшкомъ вернулся въ сосѣдній городъ и прошелъ туда и назадъ всю дорогу, которую проѣхалъ передъ обѣдомъ на лошадяхъ. Онъ, должно быть, свалилъ съ плечъ какое-нибудь очень важное дѣло. Когда Сара открыла ему дверь, онъ былъ весь въ поту; онъ однако же отпустилъ нѣсколько шутокъ по адресу горничной и былъ въ наилучшемъ настроеніи.
— Боже, какой великолѣпный у васъ затылокъ, госпожа служанка! — сказалъ онъ. — Не было ли чего-нибудь для меня съ почты, пока меня не было? Для Нагеля, Іоганна Нагеля? Ухъ! Цѣлыхъ три телеграммы!.. Ахъ, будьте такъ добры, снимите картину со стѣны… Чтобы она не торчала у меня передъ глазами. Такъ противно будетъ вѣчно смотрѣть на нее, когда лежишь на постели. У Наполеона III никогда не было такой зеленой бороды… Очень вамъ благодаренъ!
Когда Сара вышла, Нагель продолжалъ стоятъ посреди комнаты. Онъ стоялъ совершенно тихо. Цѣликомъ поглощенный чѣмъ-то, недвижно созерцалъ онъ одну точку на стѣнѣ и самъ не замѣтилъ, какъ голова его все больше и больше склонялась на бокъ. Это продолжалось долго.
Онъ былъ ниже средняго роста съ смуглымъ лицомъ, необычайно темными глазами и тонкимъ, женственнымъ ртомъ. На одномъ пальцѣ носилъ онъ свинцовое или желѣзное кольцо. Плечи у него были очень широкія, и ему могло быть двадцать восемь, тридцать лѣтъ, во всякомъ случаѣ не больше тридцати. Нa вискахъ волосы его уже начинали сѣдѣть.
Онъ вышелъ изъ своей задумчивости, сильно вздрогнувъ, такъ сильно, какъ будто это было притворствомъ, какъ будто онъ, такъ долго стоя, думалъ именно о томъ, какъ онъ вздрогнетъ, а между тѣмъ онъ былъ въ комнатѣ одинъ. Потомъ онъ вытащилъ изъ кармана панталонъ нѣсколько ключей, немного мелкихъ денегъ и какую-то медаль за спасеніе погибавшихъ на жалкой, истасканной ленточкѣ; всѣ эти вещи положилъ онъ на столикъ возлѣ кровати. Потомъ онъ сунулъ свой бумажникъ подъ подушку, а изъ жилетнаго кармана досталъ свои часы и скляночку, какую-то маленькую аптечную скляночку со значками, показывающими, что содержаніе ея ядовито. Онъ одно мгновеніе подержалъ часы въ рукахъ, прежде чѣмъ положилъ ихъ, а склянку снова спряталъ въ карманъ. Затѣмъ онъ снялъ кольцо и умылся; потомъ зачесалъ волосы назадъ пальцами, вовсе не поглядѣвъ въ зеркало.