Григорій образованный человѣкъ, его купеческая жизнь внушила ему твердыя понятія объ опрятности, и они мучатъ его, такъ что онъ не можетъ видѣть постели безъ простынь. Чтобы показать ему, какъ поступаютъ генералы во время похода, я завертываюсь не раздѣваясь въ одѣяла и свертываюсь калачикомъ. Григорій допускаетъ это безъ возраженій, онъ не хочетъ вмѣшиваться и спорить съ господиномъ генераломъ, но летитъ внизъ, въ свою лавку, отрываетъ аршина два полотна, которые и даритъ моей спутницѣ въ качествѣ простыни. Сдѣлавши это, онъ кланяется и уходитъ. Мы помышляемъ одно время вынести и хорошенько вытрясти ковры, раньше чѣмъ ими воспользоваться, но отказываемся отъ этой мысли, чтобы не обидѣть Григорія. Тогда мы укладываемся въ надеждѣ на возможно лучшій исходъ.
Кто то стучитъ въ окно.
Я выхожу и нахожу на дворѣ Карнѣя. Онъ хочетъ уговориться относительно часа отъѣзда на завтра. Я беру его за воротникъ и спускаюсь съ нимъ по лѣстницѣ. Мы выходимъ на свѣтлое пространство близъ лавки и здѣсь я показываю Карнѣю по своимъ часамъ, что мы выѣдемъ въ пять часовъ.
Карнѣй твердо стоитъ на шести часахъ.
Вдругъ чей то голосъ обращается къ Карнѣю на его родномъ языкѣ, я оборачиваюсь и оказываюсь носъ къ носу съ офицеромъ. Проклятый полицейскій поѣхалъ-таки за нами слѣдомъ, какъ говорилъ. Онъ кланяется мнѣ слегка, обращается затѣмъ съ неоцѣненно повелительнымъ жестомъ къ Карнѣю и произноситъ нѣсколько отрывистыхъ словъ. Потомъ вытаскиваетъ свои часы, показываетъ на цифру пять и говоритъ: итакъ, въ пятъ, какъ назначилъ князь! Потомъ указываетъ ему на дорогу внизъ и говоритъ: ступай! На это въ отвѣтъ Карнѣй снимаетъ свою кучерскую шляпу и мгновенно удаляется.
Я остаюсь одинъ съ офицеромъ.
Я надѣюсь, что вы получили приличное помѣщеніе, говорить онъ. Я остановился въ станціонномъ домѣ. Я очень упрекаю себя, что наложилъ запрещеніе на одну комнату, которую въ иномъ случаѣ получили бы вы и ваша спутница. Я не зналъ, что здѣсь все будетъ такъ переполнено.
Мы получили хорошее помѣщеніе, отвѣчаю я и пристально смотрю на него.
Очень радъ. Покойной ночи, говоритъ онъ, и уходитъ.
Итакъ, онъ сдержалъ слово и послѣдовалъ за нами. Я снова поколебался въ своей увѣренности. Онъ все-таки могъ быть отличнымъ полицейскимъ чиновникомъ, хотя и хотѣлъ втянуть меня на соглашеніе съ нимъ. Основываясь на томъ, что я читалъ относительно русскихъ чиновниковъ, подкупъ между ними совсѣмъ не является чѣмъ то неслыханнымъ; тотъ намекъ на извѣстный исходъ и былъ, пожалуй, вѣрнѣйшимъ признакомъ того, что онъ дѣйствительно полицейскій чиновникъ. Мнѣ, право, не доставляло никакого удовольствія знать, что меня преслѣдуютъ, и я хотѣлъ, благословясь, спросить завтра утромъ у этого человѣка, сколько онъ считаетъ нужнымъ получить съ насъ за свободу; иначе онъ былъ бы, чего добраго, въ состояніи велѣть задержать насъ при самомъ въѣздѣ въ Тифлисъ.