Вдругъ подъѣзжаетъ со своимъ экипажемъ и Карнѣй и желаетъ ѣхать одновременно.
Отъ четырехъ часовъ, потребованныхъ Карнѣемъ, осталось еще три четверти часа; но теперь Карнѣй готовъ на уступки, онъ желаетъ именно теперь воспользоваться случаемъ ѣхать въ обществѣ. Онъ останавливается позади другого экипажа и киваетъ намъ. Мы предоставляемъ ему манить насъ, сколько угодно. Онъ начинаетъ звать, браниться, посылаетъ даже къ намъ русскаго, чтобы переговорить съ нами на европейскихъ языкахъ и увезти насъ отсюда. Мы остаемся непоколебимы.
Русскіе уѣзжаютъ.
Карнѣй стоитъ, смотритъ вслѣдъ уѣзжающему экипажу и ругаетъ насъ, словно бѣшенный. Мы предоставляемъ ему браниться. Карнѣй упрямецъ: не дай мы ему четырехъ часовъ отдыха, онъ самъ бы устроилъ ихъ себѣ, но такъ какъ мы дали ему свое согласіе, то онъ не пожелалъ ими воспользоваться. Однако, если онъ ожидалъ прибавки платы за то, чтобы не ѣхать въ облакѣ пыли, поднимаемомъ переднимъ экипажемъ, то очень обманулся. Прибавки не суждено ему было получить, ибо онъ всю дорогу угощалъ насъ своимъ упрямствомъ.
* * *
Мы мучимъ, однако, Карнѣя не болѣе получаса, потомъ садимся въ экипажъ. Карнѣй золъ, ворчитъ и ѣдетъ очень быстро, словно желая, на зло намъ, догнать передній экипажъ. Мы дозволяемъ ему такъ ѣхать. Насколько мы знаемъ своего Карнѣя, ему скоро надоѣстъ такъ гнать своихъ лошадей.
Мы ѣдемъ по обширнымъ плоскостямъ и видимъ, какъ разстилается передъ нами среди зелени длинная, желтая дорога. Черезъ нѣсколько времени дорога идетъ по полямъ маиса. Мы теперь на высотѣ Тифлиса, приблизительно 450 метровъ надъ уровнемъ моря; отсюда начинается ровная дорога. Земля здѣсь плодородна: маисъ, которому, по старой поговоркѣ, нужно сто дней тепла, созрѣваетъ хорошо. Вдоль дороги стоятъ пирамидальные тополи, ивы и дикія фруктовыя деревья; холмы понижаются; передъ нами въ отдаленіи голубоватыя горы, но и онѣ кажутся высокими.
У одного водопоя Карнѣй слѣзаетъ съ козелъ, оглядываетъ поодиночкѣ каждую лошадь и льетъ имъ на головы воду. Онъ снова пріобрѣтаетъ свою молоканскую осторожность, когда видитъ, что его усиленная ѣзда не возбуждаетъ нашего протеста, и съ этой минуты начинаетъ ѣхать такъ же спокойно, какъ и прежде. Это и необходимо, потому что жара ужасная, мы должны держать руки подъ кожанымъ фартукомъ экипажа, а то солнце жжетъ насъ сквозь перчатки.
Въ отдаленіи видна крѣпость съ огромными башнями, а дальше все луга да пашни, тамъ и сямъ пара деревьевъ, маленькіе грузинскіе кирпичные и глиняные домики и пашущіе быки.
Раза два встрѣчаемъ мы экипажи, крытые парусиной и запряженные буйволами, лѣниво шагающими впередъ. Въ экипажахъ сидятъ и лежатъ люди совсѣмъ иного типа: это красновато-коричневыя лица кочующихъ цыганъ. Въ одной телѣгѣ сидятъ ихъ десятеро; красивая молодая дѣвушка въ красномъ платкѣ чинно сидитъ тамъ же и, смѣясь, показываетъ намъ свои бѣлые зубы.