И точно, въ концѣ моста показались католическія монахини съ своихъ бѣлыхъ головныхъ уборахъ, съ крестами на груди. Онѣ вели дѣвочекъ, одѣтыхъ въ коричневыхъ платьяхъ, очевидно воспитанницъ какого-нибудь католическаго пріюта или училища. Увидали супруги и греческаго монаха въ черномъ клобукѣ и съ наперснымъ крестомъ на шеѣ. Съ нимъ шелъ служка въ скуфьѣ и подрясникѣ. Еще подальше шелъ католическій монахъ въ черномъ и въ длинной черной шляпѣ доской. Видѣли они монаха и въ бѣломъ одѣяніи съ четками на рукѣ.
— Удивительно, здѣсь свобода духовенству! воскликнула Глафира Семеновна.
Экипажъ сталъ съѣзжать съ моста. Его окружили три косматыя цыганки въ пестрыхъ лохмотьяхъ, съ грудными ребятами, привязанными за спинами, протягивали руки и кричали:
— Бакшишъ, эфенди, бакшишъ!
Одна изъ цыганокъ вскочила даже на подножку коляски.
— Прочь! Прочь! махнулъ ей рукой Николай Ивановичъ.
Дабы отвязаться отъ нихъ, проводникъ кинулъ имъ на доски моста мѣдную монету. Цыганки бросились поднимать монету.
Экипажъ въѣхалъ на берегъ Галаты.
— Вотъ ужъ здѣсь европейская часть города начинается, сказалъ проводникъ Нюренбергъ, когда экипажъ свернулъ на набережную. — Галата и Пера — это маленькаго Парижъ съ хорошаго кускомъ Вѣны. Въ гостинницу, въ магазинъ, въ контору или въ ресторанъ и въ кафе войдете — вездѣ по-французски или по-нѣмецки разговариваютъ. Но большаго часть — по-французски. Тутъ есть даже извощиковъ, которые по-французски понимаютъ, лодочники и тѣ будутъ понимать, если что нибудь скажете по-французски. Совсѣмъ турецкаго Парижъ.
— А по-русски понимаютъ? спросилъ Николай Ивановичъ проводника.
— Отъ лодочниковъ есть такого люди, что и русскаго языка понимаютъ. Галата и Пера — весь Европа. Тутъ на всякаго языкъ разговариваютъ. Тутъ и англичанскій народъ, тутъ итальянскаго, тутъ и ишпанскаго, и датскаго, и голандскаго, и шведскаго, греческаго, армянскаго, арабскаго. Всякаго языкъ есть.
Отъ самаго моста шла конно-желѣзная дорога съ вагонами въ одинъ ярусъ, но въ двѣ лошади, такъ какъ путь ея лежалъ въ гору. Вагоны были биткомъ набиты, и разношерстная публика стояла не только на тормазахъ, но даже и на ступенькѣ, ведущей къ тормазу, цѣпляясь за что попало. Кондукторъ безостановочно трубилъ въ мѣдный рожокъ.
— Смотри, арапъ, указала Глафира Семеновна мужу на негра въ фескѣ, выглядывающаго съ тормаза и скалившаго бѣлые, какъ слоновая кость, зубы.
— О, здѣсь много этого чернаго народъ! откликнулся проводникъ. — У нашего падишахъ есть даже цѣлаго батальонъ чернаго солдатовъ. Чернаго горничныя и кухарки… и няньки также много. Самаго лучшаго нянька считается черная. Да вонъ двѣ идутъ, указалъ онъ.