— А электрическаго освѣщенія у васъ въ Константинополѣ нѣтъ? спросилъ Николай Ивановичъ Нюренберга.
— Тсъ… Боже избави! Нашъ султанъ боится и электрическаго освѣщенія и телефоннаго проволока. Думаетъ, что его взорветъ, отвѣчалъ Нюренбергъ.
— Но вѣдь телеграфъ-то у васъ есть, а это тоже электричество.
— Подите и поговорите съ султаномъ! Насчетъ телефона его какъ просили — нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ.
У театра не было ни одного экипажа, но стоялъ полицейскій солдатъ и ѣлъ насыпанныя въ перчатку зерна кукурузы или бобовъ, вынимая ихъ по зернышку. Супруги вошли въ театръ. Въ корридорѣ потертая замасленная феска осмотрѣла у нихъ билеты и пропустила ихъ въ залъ. Залъ былъ довольно большой, нѣсколько напоминающій залъ театра Неметти, но плохо освѣщенный. Пахло керосиномъ. Висѣлъ занавѣсъ съ объявленіями на французскомъ и греческомъ языкахъ. Публиковались мыло, притиранія, шляпы, перчатки и татерсаль. Публики въ театрѣ почти совсѣмъ не было. Изъ двухъ ярусовъ ложъ была занята только одна. Въ ней сидѣли три армянки: одна старая въ маленькой плоской голубой шапочкѣ и двѣ молоденькія, очевидно, ея дочери и очень хорошенькія, смуглыя, какъ жучки, да въ первомъ ряду креселъ пожилой турокъ въ фескѣ читалъ газету, вздѣвъ золотое пенснэ на носъ. Въ оркестрѣ былъ только одинъ музыкантъ — барабанщикъ. Онъ сидѣлъ около своего барабана и ужиналъ. Держалъ въ одной рукѣ кусокъ бѣлаго хлѣба, а въ другой кусокъ сыру и откусывалъ поперемѣнно по кусочку того и другого. Супруги усѣлись во второмъ ряду креселъ. Нюренбергъ сѣлъ сзади ихъ въ третьемъ ряду и дышалъ на Глафиру Семеновну смѣсью виннаго перегара, чесноку и луку, такъ что та невольно морщилась и сказала:
— Здѣсь городъ-то не трезвѣе нашихъ городовъ. Не такъ я себѣ воображала Константинополь.
— О, мадамъ, турки пьютъ еще больше, чѣмъ европейскаго народъ, но они пьютъ такъ, чтобы никто не видалъ, отвѣчалъ Нюренбергъ. — И турецкаго дамы пьютъ. Турецкаго дамы пьютъ даже одеколонъ.
— Послушайте, Нюренбергъ, что-же публики-то нѣтъ? Неужели такъ и будетъ? спросилъ проводника Николай Ивановичъ. — Да и музыкантовъ еще нѣтъ.
— Здѣсь всегда очень поздно собираются, эфендимъ. Еще прійдетъ публика. Но не думайте, чтобъ публики здѣсь столько было, какъ въ европейскаго театръ. Нѣтъ, нѣтъ. Здѣсь если пять стульевъ пустыхъ и шестого занято, то актеры ужъ очень рады и весело играютъ. А музыканты — я знаю, гдѣ музыканты. Она въ ресторанѣ Космополитенъ за обѣдомъ играютъ, и какъ тамъ обѣдъ кончится, сейчасъ сюда придутъ.
Въ первомъ ряду прибавились еще двѣ фески, очень галантные, молодые въ черныхъ военныхъ сюртукахъ со свѣтлыми пуговицами, при сабляхъ, въ бѣлыхъ перчаткахъ и съ черными четками на правой рукѣ.