Но и эти чудеса древняго искусства супруги удостоили только бѣглыхъ взглядовъ. Къ нимъ подошелъ рыжебородый халатникъ въ чалмѣ, улыбнулся, молча поклонился по-турецки и поманилъ въ глубь храма, къ главному входу.
— Бакшишъ сорвать хочетъ, бакшишъ. Не ходите, остановилъ супруговъ Нюренбергъ и началъ перебраниваться по-турецки съ халатникомъ, но супруги все-таки пошли за халатникомъ.
Противъ главнаго входа онъ остановился, указалъ рукой на стѣну и прищелкнулъ языкомъ. Здѣсь на стѣнѣ, надъ аркой, удаленной отъ купола, въ полумракѣ, супруги увидѣли сохранившееся не замазаннымъ изображеніе Святаго Духа въ видѣ голубя. Халатникъ, показавъ изображеніе, протянулъ уже руку и говорилъ:
— Бакшишъ, ефендимъ.
— Видите, видите!.. вскричалъ Нюренбергъ. — Вотъ ужъ онъ проситъ на чай. А зачѣмъ? Я самъ вамъ все покажу. Я всякаго уголки Ая Софія еще лучше его знаю.
Но халатникъ не отставалъ и заискивающе улыбаясь, твердилъ: «бакшишъ, эфендимъ».
Николай Ивановичъ сунулъ ему въ руку серебряную монетку въ два піастра.
— Если вы будете давать здѣсь всякому стараго дьячекъ — о, вы много денегъ отдадите, продолжалъ Нюренбергъ, подвелъ супруговъ къ бѣлой стѣнѣ и указалъ на слабый оттискъ руки съ пятью растопыренными пальцами. — Когда турецкаго войско взяло Константинополь, султанъ въѣхалъ въ Ая-Софія верхомъ по трупамъ несчастнаго христіаны, и вотъ на этаго самаго стѣна приложилъ своего рука съ кровью, разсказывалъ онъ. — И вотъ этого рука. Вы можете ее видѣть. Вотъ пальцы.
— И такъ съ тѣхъ поръ пятно и осталось? недовѣрчиво спросила Глафира Семеновна.
— Такъ и осталось, подмигнулъ Нюренбергъ и улыбнулся.
А Николай Ивановичъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ къ алтарному мѣсту и уже разсматривалъ двѣ гигантскія свѣчи, высящіяся по правую и лѣвую сторону алтаря, и манилъ къ себѣ жену.
— Глаша! Смотри, свѣчи-то! указывалъ онъ ей, поражаясь удивленіемъ.
— Да развѣ это свѣчи? Это колонны, отвѣчала Глафира Семеновна.
— Свѣчи, свѣчи, мадамъ, подтвердилъ Нюренбергъ. — И представьте себѣ, изъ самаго чистаго воскъ.
Передъ супругами были двѣ колоссальныя свѣчи въ четыре-пять сажень вышины и такого объема въ толщину, что двумъ взрослымъ людямъ еле-еле представлялась возможность обнять ихъ.
— Ну, у насъ на матушкѣ Руси, я думаю, еще ни одинъ купецъ такихъ свѣчей не ставилъ, торжественно произнесъ Николай Ивановичъ. — Послушайте, Нюренбергъ, какъ-же онѣ зажигаются?
— О, на этого есть особаго лѣстницы. Эти свѣчи зажигаютъ только въ самаго большущаго праздники.
— Да неужели онѣ всѣ изъ воска? Я думаю, тамъ въ серединѣ дерево, усумнилась Глафира Семеновна.