— Меньше-бы винища трескалъ, отрѣзала та.
— А я такъ думаю наоборотъ. Оттого мнѣ и не по себѣ, что вотъ мы по морю ѣдемъ, а я даже одной рюмки коньяку не выпилъ. Въ морѣ всѣ пьютъ. А то долго-ли до грѣха? Я ужъ чувствую…
— Не смѣй! — возвысила голосъ супруга.
— Нѣтъ, другъ мой, мнѣ мое здоровье дороже. Наконецъ, я долженъ тебя охранять, а какъ я это сдѣлаю, если захвораю?
— Николай Иванычъ!
— Да ужъ кричи, не кричи, а выпить надо. Я даже теперь отъ тебя и таиться не буду. Карапеша! Скомандуй-ка, чтобы намъ пару коньячишекъ сюда…
— Николай Ивановичъ, ты своимъ упорствомъ можешь сдѣлать то, что потомъ и не поправишь!
— Угрозы? О, матушка, слышалъ я это и ужъ мнѣ надоѣло! Понимаешь ты: я для здоровья, для здоровья, — подскочилъ къ Глафирѣ Семеновнѣ супругъ.
Карапетъ видѣлъ надвигающуюся грозу и колебался идти въ буфетъ.
— Такъ ты хочешь коньяку, дюша мой? — спросилъ онъ.
— Постой! Мы къ какому берегу теперь подъѣзжаемъ: съ азіатскому или европейскому?
— Къ азіятски берегъ, дюша мой, къ азіятскій… Пристань Бейкосъ.
— Ну, такъ коньякъ оставь. У азіатскаго берега надо выпить азіатскаго. Какъ эта-то турецкая-то выпивка называется? Ахъ, да — мастика. Валяй мастики два сосудика.
Армянинъ побѣжалъ въ буфетъ. Глафира Семеновна молчала. Она вынула изъ кармана носовой платокъ и подсунула его подъ вуаль. Очевидно, она плакала.
— Душечка, не стѣсняй ты моей свободы. Дай мнѣ полечиться, — обратился къ ней мужъ. — Вѣдь я тебя не стѣсняю, ни въ чемъ не стѣсняю. Вонъ турки сидятъ… Поговори съ ними и развлекись… Да вонъ и этотъ лимонный въ чалмѣ… - кивнулъ онъ на евнуха. — Можетъ быть, онъ говоритъ по-французски… Поговори съ нимъ: поразспроси его о турецкихъ дамахъ… о ихъ жизни… Это такъ интересно.
— Мерзавецъ! — воскликнула Глафира Семеновна слезливымъ голосомъ.
Появились Карапетъ и буфетный слуга. Слуга несъ на подносѣ двѣ стопочки изъ толстаго стекла, на половину наполненныя хрустальнымъ ликеромъ. Тутъ-же стояла тарелочка съ маринованной морковью и петрушкой. Подъѣзжали къ пристани Бейкосъ.
— За Азію! За здоровье Азіи! — возгласилъ Николай Ивановичъ, взявъ рюмку съ подноса, чокнулся съ Карапетомъ, выпилъ и принялся закусывать морковью, беря ее съ блюдечка пальцами, такъ какъ вилки не полагалось.
А пароходъ, высадивъ въ Бейкосѣ пассажировъ и взявъ новыхъ, отчалилъ ужъ отъ пристани, и направился наискосокъ къ европейскому берегу.
— Въ Европу теперь ѣдемъ? — спросилъ Николай Ивановичъ Карапета, уничтожающаго куски маринованной петрушки съ тарелки.
— Въ Европу, дюша мой, — кивнулъ тотъ.
— Такъ вели этому виночерпію чего нибудь европейскаго принести по рюмкѣ. Нельзя-же, въ самомъ дѣлѣ, Европу обидѣть! Европа наша, родная. А то за Азію пили, а…