— Крашеныя выдры! Туда-же жеманятся.
Но вотъ раздались звуки піанино. Косматый блондинъ въ очкахъ и съ клинистой бородкой игралъ одинъ изъ вальсовъ Штрауса и подмигивалъ дамамъ исполнительницамъ, вызывая ихъ на эстраду. Тѣ отрицательно покачивали головами и ѣли конфекты изъ бомбоньерки.
Вальсъ конченъ. Косматый блондинъ въ очкахъ ломалъ себѣ пальцы. Въ это время красный фракъ махнулъ ему красной-же шляпой. Блондинъ проигралъ какой-то веселый плясовой ритурнель. Красный фракъ вскочилъ на эстраду, прижалъ красную шляпу съ груди и поклонился публикѣ. Ему слегка зааплодировали и онъ подъ акомпаниментъ піанино запѣлъ нѣмецкіе куплеты. Распѣвая ихъ, онъ приплясывалъ, маршировалъ, при окончаніи куплета становился во фронтъ и таращилъ глаза.
Наконецъ онъ кончилъ при жиденькихъ хлопкахъ и на смѣну ему появилась одна изъ дамъ въ черномъ платьѣ.
Она пѣла тоже по-нѣмецки, но что-то жеманное, чувствительное, то прижимая руку къ сердцу, то поднимая ее къ верху. Голосъ пѣвицы былъ окончательно разбитъ и пѣла она то и дѣло фальшивя, но когда кончила и ей зааплодировали.
— Это въ благодарность за то, что кончила терзать уши слушателей, язвительно замѣтила Глафира Семеновна.
— Да, пѣвичка изъ такого сорта, что у насъ въ Нижнемъ на ярмаркѣ прогнали-бы съ эстрады, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
Третьимъ нумеромъ пѣла вторая дама въ черномъ платьѣ. Эта пѣла тоже по-нѣмецки, почти мужскимъ басомъ, исполняя что-то канканистое, шевелила юбками и показывала голубые чулки. Ее также встрѣтили и проводили жиденькими хлопками.
Но вотъ на эстрадѣ появилась блондинка въ бѣломъ платьѣ, бойко подбѣжала она къ піанино, ухарски уперла руки въ боки, и весь залъ зааплодировалъ, застучалъ по столу кружками, стаканами, затопалъ ногами.
— Mes am ours! провозгласила она и запѣла французскую шансонетку, подергивая юбкой, и когда кончила куплеты, то такъ вскинула ногу, что показала публикѣ не только тѣльные чулки, но и розовыя подвязки.
Восторгъ публики былъ неописанный. Среди аплодисментовъ зазвенѣли рюмки и стаканы, застучали ножи и тарелки. Захлопалъ и Николай Ивановичъ, но Глафира Семеновна дернула его за рукавъ и сказала:,
— Да ты никакъ съума сошелъ! При женѣ и вдругъ аплодируешь какой-то…
— Матушка, да вѣдь мы въ кафешантанѣ. Зачѣмъ-же ты тогда сюда просилась?
— Все равно при женѣ ты не долженъ хлопать безстыдницѣ.
— Душечка, она живой человѣкъ послѣ этихъ нѣмокъ.
— Молчи, пожалуйста.
У супруговъ начался споръ. А блондинка ужъ подходила къ Николаю Ивановичу и протягивала ему развернутый вѣеръ, на которомъ лежалъ серебряный левъ, и говорила: