— Что же это такое, Григорий Семеныч?
— Очень просто: дождь…
— А где же обещанная вами природа?
— Посмотрите внимательно кругом. Вон впереди прекрасный кедр.
— Благодарю вас…
К счастью, начавшийся дождь прекратился, и все приободрились, даже унылый скептик Фомин. Доктор только теперь догадался, что следовало захватить пледы и макинтош. Вон председатель оказался хитрее других: Парфен вез в тороках для него походный брезент.
— Благодарите бога, что в конце июля нет мошкары, — оправдывался председатель.
— Мы походим сейчас на героев Майн-Рида или Купера и без мошкары, — отозвался доктор. — Вероятно, вы помните романы «Всадник без головы», «Следопыт»…
— Первое относится к Люстигу, — заметил Фомин. — Этот милорд плохо кончит, я это предчувствую.
Последние версты для Дарьи Гавриловны были настоящей пыткой. Она стерла ноги до крови и должна была молчать, чтобы не подать повода к остроумию мужчин. А Парфен точно назло на все вопросы, скоро ли будет Ядьва, самым хладнокровным тоном отвечал:
— А вот сейчас, барышня… в один секунд…
— Он или сошел с ума, или смеется над нами! — негодовала Дарья Гавриловна, едва держась в седле.
— Pour être belle — il faut souffrir [1],- отвечал Люстиг.
До Ядьвы ехали часов пять. Дарью Гавриловну сняли с седла чуть не полумертвую. Она едва держалась на ногах, и Люстиг должен был водить ее под руку, как опоенную лошадь. Остановку сделали на красивой лужайке, на берегу речки Ядьвы, где кончалась просека. Парфен устроил сейчас же громадный костер и повесил над ним походный медный чайник, чтобы согреть воды для чая.
— А ведь недурно, господа!.. — восхищался Костылев. — И если подумать, что всего через несколько лет эта пустыня оживится… Появятся заводы, фабрики, мельницы, бумажные заводы, хлебопашество — и все это только благодаря новой дороге!.. Вырастут починки, деревушки, целые села… Не правда ли?.. Я верю в наш север, который до сих пор совершенно пропадал. Прибавьте к этому, что здесь найдут каменный уголь, медные руды, золото, нефть…
Все ничего не имели против будущего оживления настоящей пустыни, и только Фомин прибавил:
— Вы забыли, Григорий Семеныч, алмазные копи, клюквенный морс, маринованные грибы, трюфели, шелковичных червей и женьшень…
Все позавтракали с удивительным аппетитом, и каждому казалось, что он никогда еще не ел так вкусно. Одна Дарья Гавриловна молчала: ей трудно было сидеть, и каждое движение вызывало гримасу. Фомин и Костылев посматривали на нее с затаенным злорадством: «Э, пусть второй раз не лезет, куда не следует!»
— Господа, здесь, конечно, хорошо, а мы не должны забывать, что к вечеру должны быть на Кибасе, чтобы не заночевать в лесу… — предупреждал Костылев. — Правда, остается всего верст пятнадцать…