— Умар, ты только про «Бентли» больше никому не рассказывай, — Саня вконец развеял подозрения Косого. — И русский подучи.
— Помоги, братуха! — живо откликнулся ингуш.
Сан я, почесав затылок, согласился, предвкушая долгоиграющее развлечение: «Будем с тобой алфавит учить. Буквы по слогам складывать. Но самое главное, это правильно говорить. Слышать музыку языка. Придется учить стихи, без них не обойдемся».
— Саша, какие стихи? — насупился Умар.
— Какие вспомню. Правда, в голову ничего путного не лезет. Надо Артурчика спросить, он школу позже всех заканчивал.
Ирискин, с четверть часа попытав память, выдал два четверостишья Блока. С них-то Саша и решил начать свою педагогическую поэму. Еле сдерживая смех, бандит по нескольку раз озвучивал вязкую рифму и требовал от Умара повторить и запомнить. Попутно приходилось объяснять значение тех или иных слов, обогащая ими ингушский лексикон. Через пару часов Умар уже уверенно-медленно жевал: «Нощ, улица, фанар. Фанар все это! Зачэм стихи?»
— Без стихов не почувствуешь ритм языка! — наставительно внушал Саша.
— Эээээ! Зачэм мне ритм этот, — заводился ингуш, но, столкнувшись с взглядом сокамерника, набирал воздух в легкие и смиренно продолжал. — Нощ, улицы, фанар, аптэка, бысмыслэный и тусклый свэт. живи ищо хот четвэрт вэка. Всо будэт так эсхода нэт. Нощ, улицы, фанар, аптэка, бысмыслэный и тусклый свэт. живи ишо хот четвэрт вэка. Всо будэт так эсхода нэт.
//__ * * * __//
Продуктовые передачи от близких не заходили уже месяц. Менты невразумительно ссылались на какой-то карантин, объявленный по всей тюрьме. Поэтому приходилось уповать лишь на баланду, которая только выглядела отвратно, но на вкус была совсем не дурна, разрушая привычные заблуждения о кулинарных сочетаниях цветов и вкусов. Лакомством считался порошковый гороховый суп, выносивший дно ностальгической изжогой по советскому соцреализму. Иногда удавалось побаловаться картошкой с волокнами стратегической говядины, чудом не съеденной еще во времена Карибского кризиса. Из «:праздничных» блюд выделялась сечка с ошметками вареной селедки. Поковырявшись в миске жалких десять-пятнадцать минут, можно было набрать цельных граммов пятьдесят рыбы. А вот щи на капусте, кислой, гнилой, с черными прожилками, спросом не пользовались. Но сегодня обломилась картошка, и вся хата уселась за стол потреблять варево.
— Что, Гена, не ешь? — Саня похлопал по плечу Жарецкого, вяло ковырявшегося в миске. — Аппетита нет или брезгуешь с общего?
— Нет, не хочу, — стал оправдываться олигарх. — Жена на дыбы встала, на развод подает.