Звонила вдова Мельникова — Вера Сергеевна.
… Юрий Кузьмич Агеев в тенниске, джинсах, сандалетах — подождал, пока мимо него промчится, набирая скорость, электричка, после чего перешел полотно железной дороги и двинулся по заасфальтированной аллее, стараясь оставаться в тени деревьев — день выдался жаркий.
Прошагал вдоль двухметрового сплошного забора из новеньких досок, подергал за ручку калитки. Она была заперта. Но его это не смутило. Он бросил взгляд по сторонам и, никого не увидев, легко подпрыгнул, подтянулся. Через мгновение уже подходил к строящемуся в глубине участка дому. Пока был готов только фундамент, внушительный, кирпичной кладки.
Строителей не было видно. Только из-за кустов раздавались монотонные звуки — кто-то рубанком снимал стружку с доски.
Мужик, ловко орудующий рубанком, был бородат, широк в кости, крепок. Появлению Агеева как будто не придал никакого значения — как стругал, так и продолжал стругать.
Юрий Кузьмич потоптался на месте, кашлянул, спросил:
— Ты, что ль, Петр Степанович?
Мужик, продолжая работать, сказал равнодушно:
— Память у меня стала сдавать. Никак вот не могу вспомнить, где это мы с вами на брудершафт пили.
— А-а-а, — тянул Агеев, подбирая слова, — это, стало быть, в том смысле, что на «вы» мне надо с вами?
— Стало быть. И со мной и со всеми другими незнакомцами.
Он, наконец, перестал работать, сел на бревно, уперся ладонями в колени.
— Ну, что скажете, отрок? Чем порадуете?
— Вы, случаем, не поп? — спросил Агеев.
— Похож?
— Есть маленько. И борода, и это — на «вы», и отрок. Да только глаз у тебя, извиняюсь, у вас — разбойничий.
Мужик весело захохотал, сказал благосклонно:
— Присаживайтесь. А Петр Степанович — это я. С кем имею честь?
— Яковлев Всеволод Матвеич, — отрапортовал Агеев. — Фининспектор станции «Трудовая» Савеловской железной дороги.
— Вас, Всеволод Матвеич, — спросил Курышев, — мама в детстве Севой звала? Севочкой?
— Севатрием, — ответил Юрий Кузьмич.
Петр Степанович в бороду улыбался, говорил:
— Нехорошо, отрок, врать. Не может мать своего любимого сыночка звать собачьей кликухой. Это раз. Два — вы такой же фининспектор, как я поп. Для непонятливых объясняю: что главное для фининспектора? Портфель. А у вас его со школьных лет не было. И еще есть одна маленькая деталька: ни станция «Трудовая», ни какая другая станция Савеловской же де, ни других наших стальных магистралей, не может позволить себе такую роскошь — иметь фининспекторов. Так что сами расскажете с чем пожаловали или придется вырывать у вас признание с применением пыток третьей степени? — И он бросил выразительный взгляд на тяжелую металлическую скобу.