— Тетя Надя! — Ракушка влепилась мне в ноги и положила на колени свои аляповатые рисунки. — Это мама и папа. Это я у садика. А это наша воспитатейница. Это Изавета и Пешка.
— А это что за дядя? — спросила я, подняв упавший на пол листок.
— Это почтайон Печкин.
Никогда страшнее детского рисунка не видела! Огромный нос, веники черных усов, круглые синие глаза. Худой и сутулый, сидящий на лавке с повернутым в фас лицом! Брр!
— Почему он у тебя в халате?
— Это не хаат, это же пойто!
— Ты какого Печкина рисовала?
— М-м-м, — задумалась Ракушка, делая сотню лишних движений. — Того, который всегда сидел на авочке.
— А почему он у тебя такой страшный?
— Потому… потому что я его чуточку боюсь. Тетя Надя! Звонят! Это Веэка приехала!
Да, это действительно была Верка, которой Ракушка бросилась рассказывать о том, как мы пригласили в гости Лизавету и чем ее потчевали. В довесок сунула свои художественные проявления чувств. Верка, как всегда, проигнорировала детские порывы и отмахнулась, заверив, что потом выслушает и все посмотрит. Вылакав стакан воды, она опрокинулась в кресло, начав обмахиваться газетой.
— Денька, у меня есть одна новость, — ненормально медленно для нее, осторожно проговорила она. — Мне Роман сделал предложение.
— Какое?
— Не мазанное — сухое! Просил руку, сердце и всю остальную органику!
— Да ты что? — выразила я несколько фальшивую радость. — И что ты ответила?
— Согласилась! Свадьбу решили справлять осенью. Где-то в середине сентября. Будешь моей дружкой?
— Это, конечно, большая честь, но ты же знаешь, что я не справлюсь с такой ролью. Просто не гожусь для этого.
— Так я и знала. Попрошу Либру, с условием, что она не затмит своим шиком красоту невесты!
— Поздравляю. Я очень рада за тебя.
— Если бы подсуетилась вовремя, могли бы вместе свадьбу сыграть. Но ничего, и тебе найдем парня!
Не знаю почему, но Верка мне в этот вечер, несмотря на ее эйфорию, показалась постаревшей. Раньше я не замечала этих столь ярко выраженных морщинок вокруг губ и лучиков, разбегающихся от уголков глаз. А ведь она моя ровесница. В свои двадцать пять я выгляжу на двадцать четыре. Либра в двадцать три — на восемнадцать, а Верка — на все тридцать с виляющим хвостиком. А когда-то нам казалось, что мы всегда будем бесшабашными девчонками, у которых вся жизнь впереди.
О помолвке, о том, какой будет свадьба, мы проговорили больше часа, пока Ракушка не начала проситься домой, соскучившись по матери. Распрощавшись с ними и проводив до остановки, я осмелилась позвонить родичам.
— Алло, мам, привет, — как побитая собака начала я.