– Ну, что? – спросил композитор. Его так и распирало от гордости, от сознания того, что музыка вернулась, что он опять может сочинять, что он больше не сломанная шарманка, обреченная на немоту…
– Очень хорошо, Дмитрий Иванович, – сказал Прохор серьезно.
– Да ты мне всегда говоришь – хорошо, хорошо! – расхохотался Чигринский. – Что бы я ни написал…
– Так я же вижу, сколько вы сил тратите на сочинение самой коротенькой вещицы, – кротко ответил Прохор. – Как же я могу вам говорить, что плохо, когда вы так стараетесь?
– Вот оно, значит, как! – развеселился Чигринский. – А теперь я хочу, чтобы ты сказал мне правду. Какое у тебя впечатление от того, что я сейчас сочинил? Вот если бы ты услышал это в театре, что бы ты подумал? Что именно я хотел изобразить?
Прохор задумался.
– Что-то бурное, Дмитрий Иванович… Неспокойное… Там иногда звуки – словно лошади мчатся, цокают копытами… Может быть, сражение, не знаю… И этот переход, когда спокойное начало, колокольчик звенит – и вдруг все обрушивается… все звуки… лавиной… – Слуга водил руками в воздухе, не зная, как точнее описать то, что он почувствовал. – Это ведь увертюра, Дмитрий Иванович? Вы пишете…
– Да не знаю я, что пишу, – заворчал композитор, захлопывая крышку. – Пришло ко мне… само… и требует, чтобы я записал. А я что? Это ведь только так говорится, что мы выдумываем. На самом деле черта лысого ты выдумаешь, если оно не захочет, чтобы ты его выдумал… мда… Я как начинаю думать, что мне предстоит, если я полезу во все это… клавир, оркестровка… три ряда одних критиков на первом представлении! А музыканты! И что мне делать с либретто?
– Алексей Иванович вам поможет, – твердо промолвил Прохор.
– Ой ли? – прищурился Чигринский. – Это же не стихи на музыку положить. Если я решусь… заметь, я сказал «если…» Так вот, если я возьмусь за…
– За оперу? – с надеждой подсказал слуга. Чигринский побагровел.
– Опера! Держи карман шире… Напишешь героиню двадцатилетнюю… а петь ее будет какая-нибудь старая карга. А автор сиди, мучайся… Я уж молчу о том, что, если Кирсанова пронюхает, что мы с Алешкой сочиняем оперу… она же опять возьмет его в оборот и не успокоится, пока не сведет его в могилу. Нет уж, не надо мне оперы…
– Тогда напишите балет, – предложил Прохор. С его точки зрения, балет был даже лучше, потому что голоса там не заглушают музыку (а слуга придерживался того мнения, что музыка его хозяина стоила того, чтобы слушать ее без всяких дополнений).
– Балет! – вскинулся Чигринский. – Большое спасибо, удружил! Чтобы под мои мелодии прыгали и задами трясли… они же больше ничего не умеют!