– Вы поставили человека возле дома, где он жил? На всякий случай.
– Разумеется, Амалия Константиновна. Только вот мало надежды, что птичка запорхнет в клетку. Слишком быстро они узнали, что мы его схватили, и приняли меры.
– С кем Черемушкин чаще всего общался?
– С Порфирием Замятиным, он живет с ним рядом, на том же этаже.
– Что за человек этот Замятин?
– 27 лет, из мещан Орловской губернии. Приехал в Петербург, служил по ведомству путей сообщения, но, как он выразился, музы взяли свое.
– Музы?
– Он ушел из ведомства два года назад, сейчас пишет фельетоны для газет, статьи и также переводит с французского. Они с Черемушкиным подружились на почве любви к бегам. Иногда Замятин занимал у него деньги.
Амалия задумалась.
– Само собой, мы проверили Замятина, но ничего подозрительного за ним не обнаружилось, – поторопился объяснить Гиацинт, который по-своему истолковал молчание своей собеседницы.
Однако, как оказалось, баронесса Корф думала вовсе не о том.
– У Черемушкина была любовница? – спросила Амалия.
Тут, признаться, Леденцов покраснел и заерзал на месте.
– Судя по всему, постоянной подруги у него не было… Он, гм, предпочитал пользоваться услугами профессионалок.
– Вы их нашли?
– Сейчас как раз их допрашивают, хотя я сомневаюсь, чтобы они могли рассказать что-то, что представляет ценность для нас.
– Где Замятин обычно бывает в это время?
– Дома сидит, сочиняет или переводит. У него семья и трое детей. Живут они небогато, даже прислугу не держат. Жена сама делает всю работу по дому.
– А что это за дом вообще, Гиацинт Христофорович?
– Средней руки, так сказать. Большой дом, довольно много народу – мещане, одна обедневшая купчиха, разночинцы.
– Швейцара внизу, конечно, нет?
– Нет, к сожалению, а то мы бы знали о Черемушкине куда больше. Дворник – пьяница, тоже ничего нам сообщить не смог. Жил Черемушкин спокойно, никаких скандалов с ним не связано.
– Ну, была не была, – не понять к чему заключила Амалия и поднялась с места. – Подождите меня здесь, я сейчас вернусь.
И она удалилась.
По правде говоря, Гиацинт Христофорович считал себя человеком бывалым, которого не так-то легко удивить, но, когда баронесса Корф примерно через полчаса вновь вошла в гостиную, он прикипел к месту, застыл, заиндевел, закоченел и вообще испытал крайнюю стадию изумления.
Перед ним стояла разбитная бабенка неопределенного возраста с чрезвычайно нахальной, густо накрашенной физиономией. Из-под дешевой шляпки выбивались рыжие не то кудри, не то космы, дерзко торчащие в разные стороны, а улыбка была настолько вызывающей, что, если поблизости случились бы няни с детьми, няни, несомненно, поспешили бы увести своих питомцев, да еще перекрестились бы – на всякий случай.