…В четвертом часу утра кучер баронессы Корф привез обратно на Английскую набережную господина, при виде которого небезызвестный мистер Дарвин усомнился бы, а воистину ли человек успел произойти от обезьяны, или все же процесс застрял где-то в самом начале. Когда дверца распахнулась, Казимирчик чуть не свалился плашмя на тротуар, но кучер был человек бывалый, прошедший всю войну против турок, и, подхватив растрепанного шляхтича под мышки, аккуратно втащил его в дом.
На тихий вопль Аделаиды Станиславовны, которая так и не заснула, предчувствуя неладное:
– Господи! Что здесь творится?! – Казимир с усилием приподнял голову и строго ответил:
– Ты ничего не понимаешь, женщина, – я выполнял ответственное задание!
Затем он рухнул на бок и проспал счастливым сном до самого полудня.
Глава 20
Мимолетное виденье
В Петербурге бывает так: тянется унылая череда зимних дней, тащится, плетется, и позавчера пасмурно, и вчера пасмурно, и неделю назад мело, и вроде как собирается мести на следующей неделе – и вдруг все, решительно все меняется. Снег тает на глазах, облака из пышных и подушечных превращаются в кудрявых озорных барашков, тротуары выползают из-под корки льда, и солнце начинает светить так примерно, словно весна метлой выгнала его из чулана, где оно пряталось. И воробьи, которых зимой не было ни видно, ни слышно, начинают верещать с удесятеренной силой:
– Весна! Весна! Чирик-чирик! Дождались, дождались!
Дмитрий Иванович Чигринский проснулся в своем доме на Гороховой улице от возни воробьев за окном и почти сразу же вспомнил, что ему приснилось что-то важное. Увы, птичий гомон сбивал его с толку и мешал сосредоточиться.
– Прошка! – страдальчески взвыл композитор.
Дверь тотчас же отворилась, и на пороге возникла тощая сутулая фигура слуги.
– Почему они так орут? – требовательно спросил Чигринский.
– Так ведь время уже к полудню, сударь, – с достоинством ответил Прохор.
– Врешь!
– Ей-богу. Одиннадцать с четвертью, если быть точным.
Чигринский тихо застонал. Мысль его блуждала по событиям недавних дней, и внутренним взором он видел то удивленное лицо Оленьки, то зеленый рояль, то какой-то стол, уставленный бутылками, то баронессу Корф в розовом платье, расшитом серебром.
– Меня не спрашивали? – на всякий случай спросил он.
Прохор поджал губы.
– Были кое-какие посетители, незначительные. Но я их всех выпроводил.
– М-м, – неопределенно промолвил Чигринский, почесывая голову. – Знаешь, Прохор Матвеич, а меня ведь и арестовать могут.
– За что?
– Ольгу Николаевну убили, а я ее нашел. Могут подумать, что это я ее… того.