Бешеная энергия очковой змеи сделала свое черное дело. Копченый жерех остался ждать своей участи в холодильние. В девять утра питерцы отметились в Управлении финансовой разведки по Саратовской области, взяли трех сотрудников службы физзащиты и теперь ехали в Стена-банк по Центральной улице города – Малой Садовой.
Слева по курсу католический костел пытался достать до неба парочкой своих звонниц и дюжиной башенок нецелевого назначения. И это ему, наверное, удалось. Как ни поджимало небо подбрюшье серых ватных облаков, острые, словно кинжалы, шпили проткнули его в нескольких местах.
И теперь в Саратове шел снег, снег… Вокруг все было белым-бело, будто в операционной – ни мусора, ни просевших тротуаров. Даже потрескавшиеся стены домов вроде как заштриховал снежок.
Токмаков давно не видел таких снежинок – легкие, воздушные, они медленно скользили с неба, как по ниточке. Даже подозрительная от рождения Жанна Феликсовна слегка расслабилась, неожиданно заявив, что на предновогодних утренниках в школе она всегда танцевала Снежинку.
Оперативно-следственная бригада встретила чистосердечное признание гробовым молчанием, стараясь к тому же, по возможности, не дышать. Но стекла машины все равно предательски запотевали под их могучим выхлопом.
Вадим Токмаков подумал, что оптимальной ролью для следователя Милициной оказалась бы роль Бабы-яги. И в следующие пять секунд она это блистательно подтвердила. Вперив в Гайворонского взгляд, который тот ощутил даже затылком, Жанна Феликсовна произнесла:
– Тут отдельные личности вспоминали о Сталине. И должна отметить, что вспоминали без должного уважения, хотя именно при Сталине нас начали уважать во всем мире. Впрочем, это очевидно, поэтому буду короче. Вот вы, Гайворонский, из лучших, полагаю, побуждений привезли нам в гостиницу одиннадцать новых и вполне приличных дубленок…
– Десять, – вжался в кресло Иван Гайворонский. – Десять разного размера тулупчиков. Я же не знал, кто какого роста, поэтому и…
– Одиннадцать, – тоном не следователя, но без пяти минут прокурора сказала Милицина. – Я считала, и спорить со мной бесполезно.
– Это я уже понял, – рискнул заметить Гайворонский. – Ну, виноват! Батыр просчитался, я не проверил. Зато…
– А генералиссимус в схожей ситуации поступил по-другому! В конце войны ему понадобился новый мундир. Портной, чтобы не отрывать от дел государственного человека, обошелся без второй примерки. Просто сшил не один, а десять мундиров с напуском в несколько миллиметров каждый, чтобы вождь выбрал тот, который удобнее… И как, вы думаете, поступил Иосиф Виссарионович?