Эмили предостерегающе глянула на нее, прежде чем они сели.
— Знаете, я совершенно с вами согласна, — обратилась она к Кристине с заговорщицким видом. — Мне давно хочется заняться чем-то более увлекательным, чем приезжать к людям, о которых ты уже знаешь все, и вести вежливую и занудную беседу. Или творить «добрые дела». Я уверена, без них не обойтись, и восхищаюсь теми, кому они нравятся. Но мне, признаюсь честно, нет.
— Если вы иногда посещаете церковь и приглядываете за семьями ваших слуг, то большего от вас и не требуется, — назидательным тоном произнесла Огаста. — Другие добрые дела, посещение бедных и так далее — для одиноких леди, которым больше и делать-то нечего. А так они и заняты, и пользу приносят. Бог свидетель, их много… нельзя отнимать у них хлеб.
Они все на мгновение вроде бы забыли, что Шарлотта — во всяком случае, в ипостаси мисс Эллисон — относилась к этой категории.
— Думаю, пожалуй, я начну ездить верхом в парке, — промурлыкала Эмили. — Там можно встретить интересных людей… так мне, по крайней мере, говорили.
— Если на то пошло, я точно знаю, что вы имеете в виду. Но поверьте мне, есть и другие занятия, более захватывающие, а потому интересные, чем написание писем и визиты к людям, скучнее которых свет не видывал. И их не назвать непозволительными, если ты идешь туда не одна, например…
— Вы рисуете, мисс Эллисон? — оборвала Огаста Кристину громким, пронзительным голосом. — Или играете на фортепиано? А может, поете?
— Я рисую, — без запинки ответила Шарлотта.
— Какая вы молодец. — Тон Кристины красноречиво говорил о ее отношении к таким художницам. Одинокие женщины, которые не могут придумать ничего более интересного, чем водить кистью по листу бумаги, слишком жалки, чтобы тратить на них время и эмоции. Она повернулась к Эмили. — Я решила, что каждое утро буду ездить верхом на Роу[20], если будет настроение и позволит погода. Я уверена, что с горячей лошадью можно получить массу удовольствий.
— С горячей лошадью, милая моя, можно приземлиться лицом в грязь! — остудила ее пыл Огаста. — Я бы хотела, чтобы ты помнила об этом и не воспринимала падение как сущую ерунду.
Кристина вдруг побледнела как полотно, глядя прямо перед собой, не видя ни Огасту, ни Эмили. Если она поначалу и собиралась огрызнуться, то передумала.
Шарлотта пыталась что-то придумать, чтобы закрыть паузу, но все тривиальное и вежливое казалось гротескным в этом внезапном выплеске эмоций, пусть она и не понимала его причины. Если Кристина ранее получила травму, возможно, свалившись с лошади, спрашивать об этом, конечно же, не следовало. Внезапно мелькнула мысль: а не из-за этого ли у нее нет детей? Нахлынувшая жалость отозвалась болью: в отношении Кристины ей хотелось ощущать исключительно неприязнь.