— Вы правы. — неожиданно мирно согласился он. — Мерзавец никогда не стал бы даже разговаривать с нами. Пришлось использовать другой метод.
— Какой метод?
— Мягкий.
— Эта роль отводилась Садко.
— Что за бред вы несете? Как Садко мог смягчить Талиха?
Мавриский вздернул брови — он выглядел искренне удивленным.
— Я не сообщил вам пикантную деталь, — хмыкнул он.
— КАКУЮ ДЕТАЛЬ?! — выкрикнула Диана. Ее ярость сражалась с холодным спокойствием, рассудок — с безумием.
— Садко — женщина.
— Же… женщина? — повторила Диана.
Справа от нее раздались шаги. Диана обернулась, вглядываясь в остававшееся в тени пространство. Все время, что длилось их приключение, она была сильной, умной и хладнокровной, но в это мгновение снова стала сутулой, неловкой, застенчивой девушкой.
— Мама? — спросила она, обращаясь к выходившему на свет человеку.
Никогда еще она не казалась ей такой красивой.
Сибилла была в теплом белом комбинезоне дорогой итальянской марки, как всегда элегантная и безупречная во всем… кроме лица. Светлые волосы под красной шапочкой выглядели почти белыми, даже бесцветными, лишенными жизни. Ясные светло-голубые глаза напоминали ледяные шарики. Диана не нашлась, что сказать, и повторила:
— Что ты здесь делаешь, мама?
Сибилла Тиберж улыбнулась:
— Это главная история моей жизни, дорогая.
Диана заметила, что мать, как и двое других, вооружена пистолетом, и узнала модель — это был «глок», из такого же она стреляла в Фонде Брюнера. Эта деталь странным образом придала ей сил.
— Рассказывай, — приказала она. — Мы заслуживаем правды.
— Неужели?
— Да. По той простой причине, что добрались сюда, чтобы выслушать ее.
Ответом на эти слова стала еще одна улыбка — привычный равнодушный оскал, который с юности так ненавидела Диана.
— Ты права, но боюсь, рассказ окажется слишком долгим…
Диана обвела взглядом зал: цепи, саркофаги, хирургический стол.
— У нас впереди вся ночь, так ведь? Думаю, ваш опыт начнется только на рассвете.
Сибилла кивнула. Русский и чех подошли к ней и встали рядом. В помещении было так холодно, что пар дыхания мгновенно оседал в воздухе мелкими кристалликами. Коричневая ушанка и белая шапочка заиндевели. Застывшие как изваяния рядом с матерью мужчины показались Диане устрашающе совершенными, но больше всего ее поразило обожание в глазах палачей.
— Мне кажется, ты не понимаешь, что в моей судьбе всегда было главным, не знаешь, что вело меня по жизни.
— Откуда такая уверенность?
Сибилла бросила отстраненный взгляд на Джованни и снова взглянула в глаза дочери.
— По той простой причине, что тебе ничего не известно об эпохе моей молодости. Ваше поколение — пустая порода, сухая лоза. Вы не мечтаете, не питаете надежд и даже ни о чем не сожалеете. Ни о чем.