— Есть ли у тебя известия от посольства в Ригу? — вроде бы невпопад спросила княгиня.
Норманн понял скрытый смысл, ему напоминали о чрезмерной протяженности границ, поэтому он поделился последней информацией:
— Охотники пленили Ольгерда с семьей, а посольство сейчас в Полоцке, князь согласен на границу по линии Лучин[44] — Турайда.[45]
— Отчего же грамоту не подписывает? — недоверчиво спросила Ефросиния Давыдовна.
— Требует беспошлинного прохода по Двине, а епископ упирается, — с усмешкой ответил Норманн.
— Что тут смешного? Переговорщики неспособны уладить пустяковое дело, а ты усмехаешься! — попрекнула княгиня.
Замечание женщины еще больше развеселило. Пустяковое! Это вопрос немалых денег! Рига фактически живет за счет полоцких купцов, по мнению епископа, разрешение на бесплатный транзит обанкротит город. Местное отделение Ганзы, которое до этого состригало с полоцких торговцев хорошие барыши, окажется под угрозой самоликвидации. Заковырку придумали тридцать торговых домов Риги и теперь пугали епископа, хотя на самом деле барыши теряли они, а не церковь. В городе добавится несколько новых купцов, которые в полной мере обеспечат жителей работой.
— Компромисс уже найден, — не сдержавшись, рассмеялся Норманн, — я посылаю своего баскака с обязательством сохранить взнос в церковную казну на прежнем уровне.
— Ты будешь отдавать свои деньги! — В возмущении Ефросиния Давыдовна встала со стула.
— Из своего кармана не потрачу и медного грошика, — заверил Норманн.
Это действительно так. Какое-то количество ушкуев выйдет на Балтику, но основная масса полоцких купцов по-прежнему останется верна старой схеме и продаст товары рижским посредникам. По прогнозам товарооборот должен вырасти, ибо снятие торговой блокады и разрешение строить свои склады неизбежно завернет грузопоток из Немана в Двину. В конечном результате Мемельбург[46] потеряет немало денежек, епископ получит оговоренный гешефт, а Норманн окажется с солидным выигрышем. Как-то во время одной из дружеских вечеринок двое парней принялись разглагольствовать о Петре I, обвиняя царя в любви к немцам, которые наводнили Петербург восемнадцатого века. Слишком громкий разговор привлек внимание одного из гостей, который насмешливо спросил:
— Вы никогда не слышали о взятии Петром Прибалтики, а Елизаветой — Кенигсберга?
— При чем здесь это? — небрежно отмахнулись пустомели.
— А при том, что потомки рыцарей стали подданными России, приняли православие и начали служить во славу нашего отечества.
— Неправда!
— Что неправда? Беллинсгаузена звали Фаддей Фаддеевич, а Крузенштерна величали Иваном Федоровичем. Или вы не согласны с приемом экс-тевтонцев на службу в армию и флот?