Попробовал он прибиться к комсомольцам. Они держались дружно, но слишком замкнуто. Их было пятеро: трое электриков, один моторист и помощник механика. Это были демобилизованные краснофлотцы, и от военной службы остались у них любовь к дисциплине, подчеркнутая аккуратность в одежде и та неторопливая, деловитая серьезность, которая отличает людей, привыкших к ответственности. Гусейну очень нравились эти ребята, он даже заискивал перед ними немного. Один из них, электрик Котельников, подробно расспросил его о злополучной пьянке. Лицо у Котельникова было спокойно-брезгливое, точно он запачкался обо что-то. Его любопытство растаяло с последним вопросом.
- Покажи себя в работе, - сказал он поучительно, - впрочем, едва ли что-нибудь выйдет. Комсомол - не проходной двор.
Он огляделся, отыскивая предлог, чтобы прекратить разговор. Гусейн готов был провалиться сквозь землю. Теперь он избегал комсомольцев. Люди не интересуются его судьбой - отлично. Он не интересуется людьми. Ему нет до них дела.
До Астраханского рейда тридцать восемь часов пути. Обратно порожнем тридцать. Вечно открытое, море, синь над головою и упругий ветер. Капитан Кутасов читает в каюте толстые книги, печально вздыхает и вытирает платком багровую шею. Штурман Касацкий опускает деревянную штору и запирает дверь на крючок. От него постоянно пахнет водкой, но он никогда не споткнется, никогда не повысит голоса. И он никогда не смотрит на Гусейна.
Второй штурман Алявдин заводит в каюте патефон. Квакают саксофоны, поют скрипки, звенят цимбалы. В узком проходе между койкой и шкафом топчется штурман Алявдин, разучивая па модных западных танцев.
Гусейн не читает книг, не покупает ни новых пластинок, ни палевых галстуков. Гусейн не смеет пить водку. После вахты он нарочито медленно моется под душем, чтобы убить время. Пузырится мыльная пена, острые струйки покалывают плечи - горькая забортная вода. На мачтах вспыхивают звезды топовых огней, с моря наплывает сырая, прохладная темнота. Он садится на крышку люка, мурлычет протяжно-глупую песню, мечтает:
"Весь этот сброд только и думает, как бы удрать на берег. Вероятно, многие удерут еще до конца навигации. Тогда на танкер придут новые люди, и с ними можно будет сдружиться. Будут все делить пополам и стоять вместе ночные собачьи вахты - неразлучные в работе, в беде, в скандале. Хорошо забежать с другом на приморский бульвар, оторвать на гитаре "Яблочко", поплясать под луной. Отстоять за друга вахту в непогоду, в болтанку, в холод. Наговориться досыта, пройтись в обнимку, стиснуть на прощанье руку: "свой до смерти". Только пока все это одни мечты. На "Дербенте" сорок пять человек - матросы, мотористы, штурманы - и нет настоящей дружбы".