— Кажется, пронесло! — Пан Ганнибал обеими руками поднял вверх свой шлем, освободил голову, ткнул шлем Тимошу и перекрестился. Потом вернул шлем на голову и обвел взглядом подчиненных. — Панове, так кто же из вас свалил лесного великана?
— Их, их! — залопотал рыжий немец, Ганс по имени, кажется. При этом он указывал пальцем на свой мушкет, из дула которого и из затравки тянулись дымки.
Едва ли это был аргумент в пользу Ганса, ведь выстрелить не удалось только круглолицему казаку Каше: порох напрасно вспыхнул на полке его самопала. То ли высыпалось зелье из затравки, то ли забыл беспечный казак прочистить ее перед заряжанием.
— Сдается мне, это я попал, пане ротмистр, — промолвил тут Тимош. — Хотя и глаза мои уже не те, что прежде.
— А по мне, так я, пане джура, — мрачно прогудел казак Тычка и вдруг залихватски передвинул свою шапку на затылок. — У меня ведь руки от старости не дрожат. И ствол самопала подлиннее.
Тут в воздухе негромко свистнуло, раздался мягкий звук удара, и Тычка, все с тем же мрачным выражением лица, выпустил пищаль из рук, осел в седле и ткнулся носом в гриву своего саврасого конька. От виска его отлепилась круглая свинцовая пуля, вымазанная синим, и упала в кузов повозки, в которой съежился, закрывая руками голову, монашек.
— Пожалуй, и впрямь это пан Тычка попал в бок Лесному хозяину, — заметил Тимош и перекрестился. — Моя пуля так уж точно поменьше была.
Пан Ганнибал потянулся было и себе перекреститься, однако ему показалось утомительным каждый раз снимать шлем.
— Эй, святой отец, не бойся — пронесло пока! Погляди, прошу, что там с паном Тычкой.
Монашек нашел на дне кузова свою шапочку, напялил ее, на коленях вплотную подобрался к Тычке, пощупал артерию на шее, заглянул в остановившиеся глаза. Развел безнадежно руками и горестно склонил голову.
— Понятно, — пан Ганнибал кашлянул и, сердясь неизвестно на кого, прикрикнул: — Ты вот что, святой отец! Сейчас Тимош тебе поможет свалить пана Тычку в телегу, а ты садись вместо него в седло. Твоя голова нам еще понадобится, а хуторская скотинка, смекаю я, может теперь стать шибко ненадежной.
— Пане ротмистр, согласно казацкому праву. — загремел из головы колонны Мамат.
— Да ваш конь! Вам конь останется, казаки! — вскричал пан Ганнибал. — Смотрите только, чтобы от жадности голов своих не потеряли. Сейчас мой Тимош передаст тебе, пане Мамат, пищаль пана Тычки и к ней все припасы, вот ею, прошу, озаботься.
Разобрались, наконец, с конем и имуществом Тычки, зарядили снова мушкеты, пищали и самопалы, да и двинулись в путь. Лошади, почти сутки уже не поенные, жалобно ржали, люди давно допили последнее хуторское пиво. Да и показалось ли пану Ганнибалу, или взаправду проселок резко сузился? Теперь придорожный дубняк низко наклонялся над всадниками, а твердые ветки так и норовили ударить их по лицу. Пан ротмистр облегченно вздохнул, когда впереди началась суматоха, возы остановились, и Мамат передал по цепочке: «Развилка».