Запах смерти.
От тела шестилетнего мальчишки шел такой запах, будто его зажарили в раскаленной печи.
Труба крематория, упиравшаяся в пасмурное апрельское небо. Поваливший из нее серый дым… И ничего от человека не осталось.
Вдруг заболела нога.
Разувшись, снимаю носки и иду дальше по молу босиком под умиротворенным послеполуденным солнцем. В школе по соседству звенит звонок.
Толпящимся на месте бывшего моря многоэтажкам не видно конца. Как гигантский крематорий. Людей нет. Жизнью не пахнет. Лишь время от времени по гладкому шоссе проезжают машины.
Я предсказываю будущее.
Шагаю под лучами майского солнца по старому молу, держа в руках кроссовки, и пророчу: «Вам наступит конец!»
Не знаю, через сколько лет, а может, десятилетий или столетий, но когда-нибудь вам точно придет конец. Вы срыли горы, засыпали море, колодцы и что же у вас выросло на этом месте, на душах умерших людей? Бетон, заросли бурьяна, трубы крематориев и ничего больше?
Впереди показалась речка; мол и многоэтажки здесь заканчиваются. Спускаюсь по отлогому берегу, погружаю ноги в прозрачный поток. От ледяной воды просыпается теплая ностальгия. Вода в речке всегда была чистой — даже когда в море начали сливать всякую гадость — и текла к морю по прямому песчаному руслу. Местами, где течением намывало песок, возникали водопады; рыба в речке почти не водилась.
Я иду мелководьем по течению к показавшейся наконец впереди линии прибоя. Шум волн, пропитанный солью запах морской воды, птицы в небе, неясный силуэт сухогруза, стоящего на якоре далеко в море… Здесь слабо вздыхает морской берег, словно в тиски зажатый с двух сторон насыпанной сушей. На гладкой стенке старого мола красуются бесчисленные надписи, нацарапанные камнем или намалеванные краской из баллончиков.
Большинство надписей — чьи-то имена. Мужские и женские, мужские и женские вместе. И даты.
«14.08.1971». (Интересно, что я делал 14 августа 1971 года?)
«02.06.1976». (1976-й… Год Олимпиады и президентских выборов в Америке. Монреаль? Форд?)
«12 марта». (Просто 12 марта, без года. А ведь у меня уже тридцать один раз было 12 марта!)
И еще послания, типа:
«… переспит с каждым». (Тогда уж надо было и телефон написать.)
«ALL YOU NEED IS LOVE»[20] (начертали кобальтом).
Я сажусь на берегу и, прислонясь спиной к молу, несколько часов гляжу на уцелевшую узкую — метров пятьдесят, не больше — береговую полоску. Тишина кругом — ни единого звука, кроме плеска волн, в этот майский день набегающих на берег с удивительным миролюбием.
Пройдя по небу половину своего пути, солнце стало клониться к закату. Наблюдая, как тень от мола переползает через реку, я решаю вздремнуть. В угасающем сознании вдруг мелькает мысль: а где я окажусь, когда открою глаза?