Защитниками оказались как раз двоюродный брат его матери Гай Котта, а вторым — сам Квинт Гортензий.
Уже это должно было польстить начинающему защитнику, но он и не собирался сдаваться. Его речь не дошла до наших дней, но мы знаем, какое впечатление она произвела на современников.
«В красноречии и в военном искусстве он стяжал не меньшую, если не большую славу, чем лучшие их знатоки. После обвинения Долабеллы все без спору признали его одним из лучших судебных ораторов Рима. Во всяком случае, Цицерон, перечисляя ораторов в своем «Бруте», заявляет, что не видел никого, кто превосходил бы Цезаря, и называет его слог изящным, блестящим и даже великолепным и благородным. А Корнелию Непоту он писал о нем так: «Как? Кого предпочтешь ты ему из тех ораторов, которые ничего не знают, кроме своего искусства? Кто острее или богаче мыслями? Кто пышнее или изящнее в выражениях?» По-видимому, за образец красноречия, по крайней мере в молодости, он выбрал Цезаря Страбона: из его речи в защиту сардинцев он даже перенес кое-что дословно в свою предварительную речь. Как передают, говорил он голосом звонким, с движениями и жестами пылкими, но приятными».[40]
Поясним лишь, что, говоря об образце красноречия, Светоний имеет в виду Гая Юлия Цезаря Страбона, дальнего родственника нашего Цезаря. «Страбон» — это не имя, а прозвище — «косой, косоглазый». Такое же прозвище было и у отца Помпея.
Короче, репутацию оратора Цезарь приобрел, но процесс, естественно, проиграл. Слишком уж «тяжелая артиллерия» была выставлена против него, да и присяжные явно были подмазаны вороватым консулом.
Через год он выступает обвинителем против Гая Публия Антония, уличенного в мародерстве (по другим источникам, во взяточничестве) во время сражений с Митридатом. Вина Антония очевидна, Цезарь произносит блестящую речь. Но обвиняемому удалось то ли подкупить одного из народных трибунов, то ли как-то иначе повлиять, словом, трибун воспользовался правом вето, и суд прекратил слушания.
Несправедливость такого решения всем понятна, популярность Цезаря растет. Но растет и неприязнь могущественных сулланцев, которым не нравится деятельность племянника Мария. Возможно, имелись какие-то веские причины временно удалиться с политической арены, и в 75 году до P. X. он снова покидает Рим. На сей раз для того, чтобы отточить свое ораторское мастерство на Родосе, в школе красноречия Аполлония Молона, о чем он объявляет друзьям и знакомым. Хотя не исключено, что он просто хотел избежать смертельной опасности.
Избежать не удалось.