Асфальт переходит в пыльные, разбитые траками и тяжелыми колесами участки с выбоинами. Трясет зверски. Накалившаяся броня начинает обжигать руки. Автоматчики достают из чрева бэтээра матрацы, расстилаем их на броне, садимся сверху. Совсем иное дело.
Изредка над колонной пролетают причудливо раскрашенные, словно в маскхалатах, «вертушки». В самом низу ущелий притаились танки. Не дремлет артиллерия. Все дорожные заставы, посты, блоки начеку. Первая проба, как-то она пройдет? Хочется избежать потерь, потому и приняты столь серьезные меры предосторожности. Любая попытка «духов» напасть на колонну станет для них самоубийственной. Но чего уже не было на этой войне противоречащего логике и здравому смыслу…
Нет-нет да и посматриваю с опаской на скальные обнажения гор, то приближающихся, то отдаляющихся. Кажется, вон за тем камнем мелькнула голова снайпера… Не я один — все мои спутники вертят головами.
…Зной, пыль, гарь. В нашей колонне, чуть впереди, движутся афганские танки и бэтээры. На одном сидит западная журналистка — то ли англичанка, то ли шведка, сравнительно молодая, бесцветная, говорящая по-русски с чудовищным акцентом, энергичная и пробивная, как у нас говорят. Накануне она буквально умолила наших представителей разрешить ей совершить поход из Джелалабада до Кабула. Она пишет книгу об Афганистане, хочет дополнить ее личными впечатлениями. Как ее ни отговаривали, ссылаясь на тяготы и опасности 150-километрового пути, все оказалось тщетно. Настырная репортерша все-таки добилась своего. Правда, села не на советский, а на афганский бэтээр — своеобразная этика, что ли?
Сейчас ей совсем худо. Колонна останавливается из-за очередною затора. Пользуясь паузой в движении, афганские солдаты несут журналистку на руках к источнику, бьющему из скалы, дают ей возможность умыться, попить. И оживает британка или шведка, веселеет и снова упрямо лезет на бэтээр. Молодчина… Мы втихую завидуем ей: вот бы сейчас тоже умыться и напиться из чистого ключа… Но команды на это нет, а без команды нам категорически запрещено покидать бэтээры.
…Поодаль виднеются кишлаки, вернее, то, что от них осталось. Ни одного целого, с развороченными дувалами, разбитыми домами, исковерканными деревьями. Голые невозделанные поля. Заилившиеся, превращенные в болота ирригационные системы. Сколько же сил надо потратить, чтобы все восстановить, вдохнуть жизнь в омертвелое пространство! И кто выиграл от того, что все пришло в упадок, негодность? Бессмысленность 3200 (или сколько там?) дней войны режет глаза стыдом, содрогает и мучает. Зачем, во имя чего?