Поеживаясь от прохладного ветра, подняв воротники курток, Мишаня с Шуриком стояли возле разбитой телефонной будки, напротив дома Благоярова.
— Вон его окна светятся. Слева, на втором этаже. Докурим и пойдем, — затягиваясь зажатой в кулаке сигаретой, сказал Мишаня.
— Ты уверен, что все будет тип-топ? — еще раз спросил Шурик.
— А как иначе. Старичок дряхлый. Ты на него только зыркни — он сам все отдаст. Заберем свое и — ходу.
— Во-первых, не свое, а его, а во-вторых, почему ты решил, что старичок дряхлый? Ты же его никогда не видел.
— Ну, пусть, не дряхлый. Все равно — старик.
— А если за хатой пасут?
— Махнем через чердак. Замочек на дверце, хлипкий. Выйдем из другого подъезда, как порядочные люди.
— Вдруг и там замок, да не «хлипкий»?
— Вот об этом я не подумал, — Мишаня почесал затылок, — может, пойдем, посмотрим?
— Поздно. Незачем лишний раз светиться. «Срисуют» — и все. Сразу отпадет нужда куда-то идти. Ладно. Хватит болтать. Пошли, а то, мне все больше домой хочется.
— Пошли, — решительно сказал Мишаня, бросил окурок на асфальт и растер его носком ботинка.
Мрачный, гулкий подъезд, встретил их резким запахом мочи и закисших пищевых отходов. Шурик поморщился и прикрыл нос ладонью.
— Что за уроды. Ни одно животное не гадит возле своего жилища. Разве, что свинья. Так чем человек от свиньи отличается?
— Риторический вопрос, — заметил Мишаня, — Состав крови и внутренних органов обоих видов, практически, одинаков.
Они осторожно, стараясь не прикасаться к липким от многолетней грязи стенам, испещренным многочисленными памятными иероглифами, типа: «Верка — проститутка», «„Спартак“ — чемпион!», поднялись на второй этаж, к обшарпанной двери, обитой коричневым дерматином и заляпанной зеленой краской.
— Звони, — нервно подергиваясь, сказал Мишаня.
— Сам звони, — прошипел в ответ Шурик, — это твоя идея.
— Ну, ладно-ладно. Только не нервничай, — дрожащим пальцем, Мишаня надавил на пимпочку звонка. В квартире раздалась механическая соловьиная трель.
Пару минут, внутри не было слышно ни звука. Потом, за дверью, послышался харкающий кашель и шаркающие шаги. Мишаня пригладил волосы и придал лицу озабоченный вид. Его внимательно рассматривали в «глазок».
— И чего ты хочешь, «тимуровец»?
— Телеграмма… Вам телеграмма «Молния», — Мишаня напрочь забыл тщательно готовившийся им текст про агитатора очередного политического движения и ляпнул первое, что пришло на ум.