— Пришли наверх Йозефа. У меня есть кое-какие указания для него насчет ворот.
Алетта чуть не споткнулась, но врожденная гордость не позволила ей показать, какой удар он нанес ей. Высоко подняв подбородок, она вышла из комнаты. За дверью остановилась и сжала руки, борясь с подступающей слабостью. Она проиграла. Он выгнал ее. И его, и ее жизнь обречены.
По крайней мере, она была благодарна, что хоть не упомянула, что видела его до этого дня.
Сара залилась слезами, когда Алетта передала Йозефу, что хозяин хочет видеть его и дать указания насчет ворот.
— Я знаю, что это значит! Он выставляет тебя за дверь!
Йозеф вздохнул, поднимаясь из-за стола, и остановился сказать пару добрых слов Алетте:
— Сара рассказала мне, что ты пыталась сделать. Давно пора кому-то взять хозяина в руки, но Рим, как ты знаешь, не один день строился. Тебе следовало бы приступать к делу постепенно.
Сара, не переставая рыдать, потянула Алетту к скамье возле стола и заставила сесть.
— Попытайся съесть что-нибудь, перед тем как уйти, — прерывающимся голосом убеждала она, наливая суп в миску. — Я думала, мои бедствия кончились, но теперь можно ожидать лишь худшего. Я никогда не смогла бы возражать хозяину, как это сделала ты.
Алетта взяла ложку, но так и не поняла, проглотила она— суп или нет, настолько переполняло ее горе из-за такого глупого промаха. Она слышала шаги возвращающегося Йозефа, но не подняла глаз, пока не услышала его голос. Взглянув на него, Алетта увидела широкую улыбку на его лице.
— Я должен дать тебе ключ от ворот, Алетта. Более того, хозяин приказал отвезти тебя в город, чтобы ты забрала свой дорожный сундук, и привезти обратно.
Радость осветила лицо Алетты. Сара крепко обняла ее, а Йозеф пожал руку. Как будто была выиграна битва, хотя война еще продолжалась.
Йозеф отвез ее в город в щегольском экипаже, и они как раз проезжали мимо дома ван Байтенов, когда Алетта заметила Виллема де Хартога, выходившего из галереи Вермера. Она махнула ему, и Виллем улыбнулся в ответ и подошел, чтобы помочь ей выйти из экипажа. Как Алетта и предполагала, он знал о разрыве с отцом — ему сообщил сам Хендрик, — но понятия не имел до тех пор, пока не приехал в Делфт и не поговорил в студии с Франческой, что она отказалась от живописи.
— Мне не нравится, что ты столько месяцев совсем не рисуешь, — сказал он. — Но как только ты возьмешь кисть в руки, все навыки восстановятся.
— То была другая жизнь, которую я оставила позади.
— Никто не в состоянии уничтожить талант, даже если он бездействует. Придет день, когда ты не сможешь не рисовать. Что бы ни наговорил тебе о твоих работах отец, это был голос гнева, а не искреннее мнение.